Три любви - Арчибальд Кронин

– Во веки веков!

Потом, прислушиваясь, Люси различила шаги в коридоре, снова стук в дверь, приветствие: «Да будет благословен Господь!» – и отзыв: «Во веки веков!»

О чем она думает? Немедленно встать, ни минуты не колеблясь, было первым актом самоотречения за весь день. Люси это знала. И вот она в самом начале своего служения не подчиняется первому наказу устава! Она резко вскочила и зажгла свечу, за считаные минуты умылась, надела новое платье и капор. В келье не было зеркала, да оно и к лучшему, поскольку в длинном черном платье и шапочке она выглядела довольно нелепо. Затем еще предстояло заправить постель, вылить грязную воду, вымыть таз – одним словом, прибраться в келье. Все это Люси старательно выполнила.

В четверть шестого колокол прозвонил вновь. Она знала, что он призывает к «Анжелюсу», и почти сразу после этого услышала шум открываемых дверей и топот в коридоре. Люси покинула келью и, безотчетно следуя за последним темным силуэтом, исчезающим в конце сумрачного коридора, спустилась по лестнице и вошла в едва освещенную церковь. Здесь в полумраке неподвижные коленопреклоненные фигуры казались рядами теней, но Люси рассмотрела свое место у передней скамьи среди других послушниц. Она направилась туда и сразу встала на колени.

Она неосознанно держалась прямо, опустив лицо в ладони. Тишина во время внутренней молитвы, следующей за утренними молитвами, напоминала безмолвие склепа. Никто не двигался, неподвижность была абсолютной. Потом в сумрак медленно просочились первые слабые отблески рассвета – тонкие цветные полоски, падающие из витражных окон апсиды. И тишина тоже была нарушена звуками наступающего дня – щебетаньем множества птиц, доносящимся с деревьев, что росли у церкви.

Стоя на коленях, Люси вдруг почувствовала, что при созерцании удивительных красок рассвета у нее немного кружится голова. Со странным волнением она ощущала, что душа ее преисполняется высокими надеждами. Она пылко молилась о том, чтобы ей была дарована милость стать такой же, как окружающие ее праведные души.

В половине седьмого вновь раздался звон колокола, и началась месса, которую читал маленький согбенный священник, весьма преклонных лет, с дрожащими руками, медленной походкой и тонким писклявым голосом, срывавшимся на верхних октавах. Месса проходила неспешно, затем начался благодарственный молебен, потом, в молчании поднявшись, община потянулась из церкви на завтрак.

Держась ближе к своей группе, Люси вместе с другими пятью кандидатками пошла в трапезную вслед за сестрой Жозефиной. Это была узкая комната с длинным деревянным столом, по обе стороны которого стояли скамьи. Трапезная выглядела пустой и строгой, однако на столе ожидал завтрак: семь чашек с темной жидкостью были аккуратно расставлены, около каждой чашки лежал кусок хлеба. Последовала многозначительная пауза. После прочтения молитвы сестра Жозефина уселась во главе стола, а по сторонам от нее разместились кандидатки.

Люси заняла свободное место и молча начала есть. Она ослабела от непривычно долгого голодания, но, как ни странно, аппетита у нее почти не было. В чашке оказался не кофе, а какой-то его заменитель, без следа сахара и очень горький. Хлеб, сухой, грубый, с зеленоватым оттенком, тоже не был похож на тот, к которому привыкла Люси. Однако она понимала, что от нее потребуются жертвы, и была искренне готова приносить их. С трудом пережевывая черствую невкусную корку, Люси держалась так же, как остальные, – глаза опущены, молчание не нарушается.

В четверть девятого трапеза окончилась, и все немедленно поднялись.

– Подождите, – прошептала сестра Жозефина Люси, пока другие выходили из комнаты. Когда они остались вдвоем, она добавила громче: – Теперь пора приступать к обязанностям.

Люси дружелюбно посмотрела на нее.

– Я прибрала мою комнату, – пробормотала она.

Сестра Жозефина нахмурилась.

– Нет-нет… не так, – с огорчением сказала она. – Не «моя» – никогда не говорите «моя». Это не ваша келья. Она вам дарована милостью ордена и добротой Бога. Здесь нет ничего вашего. Всё – «наше». Вы должны всегда говорить «наша келья».

Люси вспыхнула.

– Я не поняла этого, сестра, – тихо объяснила она.

– Не отвечайте! – поспешно воскликнула Жозефина. – Если вам не надо о чем-то спросить, правилом является молчание. И правило должно выполняться. – Выдержав паузу, она принялась мягко разъяснять: – Более того, вам следует обращаться к старшей по рангу со всей почтительностью. Ваша начальница выше вас перед Богом. Для вас она должна быть как Бог. Поймите, что следует стремиться к смирению. Это самое главное.

Люси прикусила губу и опустила глаза. Ведь она не имела в виду ничего дурного, ее замечание было таким простым, совершенно лишенным злого умысла!

Но сестра Жозефина продолжала – совершенно беззлобно, но почти с ребяческим упорством.

– Уметь молиться – это еще не все, и жизнь монахини состоит не в том, чтобы проводить часы перед дарохранительницей, – говорила она. – Необходимо воспринять уроки покорности. Вспомните, наш благословенный Господь призывал нас уподобиться малым детям! Помните об этом.

Люси покорно слушала, сдерживая внезапное желание воскликнуть: «Я не имела в виду ничего плохого!» Она не издала ни звука, и, когда сестра Жозефина, напоследок окинув взглядом трапезную, вышла, Люси последовала за ней с опущенной головой. Сестра закрыла дверь и направилась в конец коридора. Обе женщины прошли через две двери, которые сестра Жозефина отперла своим ключом, и остановились перед какими-то шкафами.

– Теперь вот что, Люси, – благосклонно проговорила начальница. – Ты прислужница Господа и должна с радостью выполнять самую черную работу. Начнешь с того, что отчистишь и вымоешь petit pays[37].

Чистить и мыть? Все еще нервничая, Люси вздрогнула. Наверняка она ошибается? Она приехала сюда не для того, чтобы играть роль прислуги, тем более в монастыре есть послушницы, крестьянки из деревни, и они охотно берутся за подобную работу. В свободное от молитв время она будет шить, вышивать одеяния, которые используются в богослужении, но это… право!..

– Возьми щетку, жестянку и песок, – сказала наставница, спокойно отпирая дверцу шкафа, – и пойдем скорее. Мы уже опаздываем.

Люси смутилась, помрачнела. Щетка, жестянка и песок! Да, она наклонилась и достала эти предметы, а потом пошла вслед за сестрой Жозефиной в это незнакомое место, называемое petit pays. «Что такое, – в растерянности думала Люси, – это самое petit pays?»

Она вдруг вновь мучительно покраснела, поскольку сестра, остановившись перед неким помещением, сказала, что это и есть сфера обязанностей Люси. Petit pays. Это было иносказательное обозначение уборной в отделении для кандидаток!

– Понимаешь, – приветливо объясняла наставница, – придется чистить и чистить. Увлажнить песок – вот так, нанести его – так, затем тщательно оттирать. Не должно остаться грязи, и песка тоже. Это не допускается. Ничего не оставлять, все убрать на место.