Штурмуя небеса. ЛСД и американская мечта - Джей Стивенс

Но, в конце концов, большинство из них шло со мной на интервью (если можно назвать этим скучным словом беседы с такими людьми, интеллектуальной элитой, которым ничего не стоило перескочить в разговоре с наркотиков, изменяющих сознание, на последние социологические теории или гипотезы о происхождении Земли). Спустя двадцать или тридцать лет после их первого знакомства с Иным Миром они до сих пор были очарованы им, до сих пор их восхищали полученные результаты и они до сих пор пребывали в твердой уверенности, что занимаются исследованиями, значение которых рано или поздно будет официально признано. Их энтузиазм был заразителен, и обычно мои интервью заканчивались тем, что из кармана извлекалась записная книжка со словами: «Ладно, вижу вы серьезно занимаетесь этим, и тогда вам необходимо переговорить с тем-то и с тем-то».

Теренс Маккенна

Именно таким образом как-то в полдень я оказался в гостях у настоящего восьмидесятилетнего профессора, жившего, как часто живут ученые на пенсии, — в уединенном домишке, полном книжек и кошек. Немного побеседовав и пошутив, мы отправились в его рабочий кабинет, где в течение последующих нескольких часов обсуждали историю психоделиков и изучали (похоже, другого слова для этого небольшого ящичка, наполненного фармацевтическими упаковками и конвертами, не подобрать) его запасы.

«Что здесь написано?» — спросил меня профессор, подслеповато всматриваясь в надпись мелким почерком на конверте.

«Написано — "Адам"». «О, очень занимательный! препарат. Конечно, немного другой по действию, чем ЛСД или псилоцибин, но не менее любопытный и полезный».

Он дал мне два конверта, на одном было написано «MDA» на другом — «ЛСД». Когда позже я их открыл, внутри обнаружилось по шесть таблеток размером с кусок сахара.

Согласно надписи на конверте, в каждой содержалось 250 микрограммов — классическая доза шестидесятых.

Затем последовали новые конверты и новые истории про Тима Лири. «Тим был самым общительным на факультете, — сказал профессор. — Приятный человек. Типичный ирландец. Он угостил меня ЛСД, и я пережил прекраснейшие мистические видения».

Именно благодаря Лири профессор начал заниматься долгосрочной программой исследований психоделиков, которой посвятил последние двадцать лет. Он не распространялся об ее сути, но не скрывал, что вполне возможно, его труды вскоре окажутся среди прочих рукописей, сваленных на диване Джереми Тарчера.

Это привело меня к Джереми Тарчеру, лос-анджелесскому издателю, специализировавшемуся на рынке «нью-эйджа» и осторожно поддерживавшему новые психохимические препараты.

«Я беседовал с сотнями людей, употреблявших разные новые наркотики, — сказал мне Тарчер. — Среди них было много психологов, ученых. Все они признавали их ценность и уникальность, но всегда боялись заявить об этом открыто, из страха загубить карьеру».

«Из личного опыта я абсолютно убежден, что данные наркотики незаменимы для воспитания и развития личности. Некоторые из новых препаратов настолько мощны и действенны, что многие люди убеждены в их несомненной пользе, несмотря на то, что пресса и правительство неустанно твердят им об обратном».

Тарчеру как издателю, благожелательно относящемуся к ней-росознательным теориям, писали многие. Рядом на диване громоздилась куча рукописей, высотой сантиметров в тридцать. Покопавшись в ней, Тарчер выудил оттуда листок и протянул мне. Это было письмо от Теренса Маккенны, сообщавшего, что его брат Деннис готовит к печати книгу, основной тезис которой заключается в том, что психофармакологические растения и есть то самое недостающее звено в нашей эволюции от обезьяны к человеку.

«Жду с нетерпением, когда же он ее пришлет, чтоб прочитать».

Так я столкнулся с Теренсом Маккенной, специалистом по шаманизму из Беркли, обладавшим очаровательным носовым произношением. Маккенна часто говорил, что он скорее исследователь, чем ученый. Несколько лет назад они с Деннисом провели тридцать семь дней в бассейне верхней Амазонки, исследуя местные грибы. Они описали пережитое в книге «Невидимые ландшафты». В этой книге равно представлены как психоделики и шаманизм, так и теория шизофрении, молекулярная биология и голографическая теория мозга.

Довольно долго Теренс вел семинары по эпистемологическому смыслу нейросознательных границ. У меня и сейчас сохранилось несколько ярчайших записей Теренса, и, если меня спрашивают о нынешнем состоянии психоделического движения, я даю им послушать запись рассказов Маккенны — это производит на всех неизгладимое впечатление.

Хотя все основные исследователи нейросознательных пределов были между собой знакомы и большинство из них часто присутствовало на закрытых конференциях в Исалене, это вовсе не значит, что между ними наблюдалось четкое единство мнений по поводу новых психоделиков. Это было далеко не так. Сложно себе представить такую группу (ну разве что среди крайне левых…), в которой существовал бы такой разброс мнений. Взять хотя бы проблему с названиями. Благодаря тому, что их всегда пытались классифицировать, этот класс веществ получил с полдюжины различных наименований. Живучим оказалось слово галлюциногены — в основном им пользовались медики. Те, кто начали исследовать их еще в пятидесятые и были сначала обеспокоены идеями Хаксли, а потом приведены в ужас действиями Лири, предпочитали термин психомиметики.

Некоторые пользовались предложенным Осмондом термином психоделики — в основном это были те, кто примкнул к движению уже в шестидесятые годы. Хотя в последующие годы этот термин закрепился, случались и попытки заменить его чем-то другим (как ассоциирующийся с такими «позорными именами», как Лири, Кизи, хиппи и т. д.), например, словом «энтеоген», что в прямом переводе означает «пробуждение внутреннего бога».

Или вопрос о том, какой из психоделиков — самый лучший, самый полезный, одним словом, первейший среди прочих. Тар-чер твердо стоял за экстази: «"витамин К" дарит бурные и запоминающиеся переживания, но трансцендентального в нем мало. У экстази же, напротив, гораздо более тонкое воздействие: он раскрывает сердце, разрушает комплексы и защитные установки и дает толчок к просветлению, поэтому очень полезен в психотерапии».

«По мне так тут и не о чем спорить, — убеждал меня горячий сторонник "витамина К", — "витамин К" — самая действенная вещь».

Теренс Маккенна же отвергал большинство наркотиков как не имеющие значения, «серьезное значение имеют только ДМТ, ЛСД, мескалин и псилоцибин, в особенности — последний», — сказал он.

И т. д. и т. п. В беспорядочной массе мнений можно было, правда, выделить два философских лагеря — ученые и гуманитарии.

Те, кто верили, что исследование внутренних пространств в будущем постепенно станет новой ветвью естественных наук, и те кто полагали, что при правильном использовании психоделики ведут к самосовершенствованию, к созданию нового человека, созданию новой, лучшей личности. Для последних важнейшую роль играл экстази, в то время как первые возлагали свои надежды в основном на «витамин К».