Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит

— Почему?

— Об этом просит красавец мужчина Василий Степанович Попов.

— Есть! Будет сделано!

И Попов встал, снял фуражку, пригладил волосы, вытер платком покрасневшее лицо, затем виновато произнес:

— Извините, товарищ командующий фронтом, такое больше не повторится.

— Забудем об этом, Василий Степанович, — улыбнулся Рокоссовский. — Я ничего не слышал и не видел.

Вскоре летчицами-штурмовиками Н. Ф. Меклин, Р. Е. Ароновой, Е. А. Никулиной и Е. А. Жигуленко злополучный опорный пункт был уничтожен.

Тут же, на глазах у Рокоссовского и сопровождавших его лиц, саперы подвели к дамбе понтоны, и к концу дня на Вест-Одере действовало девять десантных, четыре паромных переправы и 50-тонный мост. Рокоссовский подошел к Попову, распрощался с ним.

— Василий Степанович, я ничуть не сомневаюсь, что у вас и дальше пойдут дела хорошо, — сказал он, садясь в машину.

Командующий армией вернулся на КП фронта. После уточнения обстановки на всем участке фронта он связался с командармом-49 Гришиным.

— Иван Тихонович, боевой мой генерал, мы вам выделили больше средств усиления, чем другим, а вы что-то уж долго стоите на месте. Батов и Попов отвоевали солидные плацдармы за Одером и скоро приступят к штурму Щецина. Скажите, в чем дело?

— Товарищ командующий фронтом, армейская разведка допустила грубую ошибку.

— А именно?

— Междуречье изрезано многочисленными каналами, и один из них разведка приняла за основное русло Вест-Одера.

— Что, и весь огонь артиллерии велся впустую?

— Именно так.

— Да, — тяжело вздохнул маршал.

— Я прошу вас разрешить нам возобновить штурм 21 апреля.

— Если вы этого не сделаете, — телефонная трубка окуталась дымом, — то противник перебросит силы туда, где у нас обозначился успех.

— Я это понимаю.

— При возобновлении штурма вы обязаны выполнить одно условие — за ваши ошибки не должны расплачиваться люди жизнями.

— У меня мало снарядов.

— Я сейчас же даю команду. Снаряды вам пришлют.

Положив трубку, Рокоссовский прошелся по комнате. «В штабе армии были аэрофотоснимки всего участка наступления, — подумал он. — Какая непростительная оплошность. Плохо мы проверили готовность армии Гришина».

Рокоссовский вызвал Боголюбова, начальника оперативного управления и вместе с ними наметил меры, чтобы подобные ошибки больше не повторялись…

21 апреля продолжались ожесточенные бои на всем фронте, но к 25 апреля был завершен прорыв вражеской обороны на ширину до 20 километров. Все армии, в том числе и Гришина, медленно, с боями приближались к намеченной цели.

26 апреля войска Батова штурмом овладели Щецином и устремились на северо-запад. Начиная с 27 апреля у противника силы иссякли и он не мог закрепиться ни на одном рубеже. Все части танковой армии гитлеровцев были расчленены и уничтожены.

3 мая гвардейский танковый корпус генерала Панфилова вышел к Эльбе юго-западнее Витенберга и установил связь с передовыми частями 2-й британской армии.

Войска 2-го Белорусского фронта очистили многие острова от гитлеровцев, в том числе датский остров Борнхольм, и 4 мая вышли на разграничительную линию с союзниками. Они выполнили задачу и наступательную операцию закончили.

Но приходилось еще прочесывать отдельные районы, обезвреживать небольшие группы гитлеровцев, оставшихся в тылу наших войск. На датских островах были взяты в плен свыше 12 тысяч немецких солдат и офицеров и большие военные трофеи.

Морской десант, высаженный на острова в составе двух дивизий, ликвидировал последний перевалочный пункт и военно-морскую базу фашистов.

К вечеру 5 мая на КП фронта улеглась суматоха. Боголюбов подошел к столу, за которым сидел Рокоссовский, и протянул ему кипу телеграмм.

— Вот донесения. Все соединения фронта задачу выполнили.

Командующий фронтом был близок к тому, чтобы громко рассмеяться. Он вышел из-за стола, улыбнулся и протянул руку генералу.

— Александр Николаевич, поздравляю с окончанием войны. Со свирепым и заносчивым противником покончено.

— Мне повезло, что я закончил эту войну под вашим командованием.

«О время! Все несется мимо,

Все мчится на крылах твоих:

Мелькают весны, медлят зимы,

Гоня к могиле всех живых».

Д. Байрон (Из записной книжки К. Рокоссовского.)

«Все это было, было, было…»

А. Блок

1

Ни скрежет танков, ни грохот орудий, ни вой самолетов, ни горе и слезы не могли повлиять на законы природы, остановить ее неумолимую поступь. В начале мая 1945 года ласково светило солнце, цвели сады, зеленели луга, пели птицы. Если закрыть глаза на трагические итоги войны, то можно подумать, что огненная завеса не разделяла людей, что это был только дурной сон.

Несколько дней подряд Рокоссовский объезжал свои войска, которые были размещены теперь на огромном пространстве — от побережья Балтийского моря до предместий Берлина. Он не мог не пожать руку, не заключить в объятья своих командармов, генералов, не вручить высокие награды отличившимся на заключительном этапе войны. Если бы этого не произошло, он бы не был Рокоссовским, а его солдаты гордо не называли бы себя «рокоссовцами» или же не говорили: «Я солдат Кости Рокоссовского».

Командующий фронтом возвращался на свой последний фронтовой командный пункт, который размещался в сельском добротном доме на самой окраине города Штеттина.

Уже давно наступил рассвет, когда машина командующего вышла из леса. Колонна солдат в темно-зеленых мундирах остановилась, чтобы пропустить маршала. Сотни глаз пленных смотрели на Рокоссовского: некоторые с любопытством, а большинство с тупым безразличием.

Он смотрел на растерянных, подавленных людей и думал о том, как могло случиться, что талантливый и трудолюбивый народ, имеющий глубокие культурные корни, за несколько лет был оболванен неврастеником Гитлером и превращен в послушное стадо.

Рокоссовскому пришлось обгонять не только унылые колонны пленных. На дорогах бурлила и била через край подлинная человеческая радость. Толпы голодных и оборванных людей с криками и ликованием встречали маршала, приветствовали на всех языках мира.

У Рокоссовского замирало сердце при виде этого разноплеменного людского моря. Многие были донельзя измождены, еле передвигали ноги, поддерживали друг друга, чтобы не упасть, но все равно — глаза светились радостью.