Голем и джинн - Хелен Уэкер

— Арбели, — тут же заявил тот, — ты зря боишься. Я сам так решил.

Жестянщика это нисколько не успокоило.

Потом что-то спросила Мариам, и Салех в ответ рассказал ей о человеке, ночью постучавшемся в дверь комнаты Джинна. Он описал парализующую боль, которую испытал во время извлечения искры, как будто у него выдергивали больной зуб. А потом что-то рассказывали Джинн и Голем, то и дело повторяя «мой хозяин», «мой создатель», словно вторя друг другу.

Все это казалось жестянщику бредом. Но Мариам внимательно и сосредоточенно слушала. Чуть погодя она сходила на кухню и вернулась с кувшином, который поставила посреди стола. На него тут же уставились все, кроме Джинна. Тот, сжав губы, отвернулся. Проникший в комнату солнечный луч осветил сложный орнамент из выгнутых линий и переплетенных друг с другом завитков.

— Забирайте, если вам это нужно, — объявила Мариам.

— Вы поверили? — изумился Арбели.

— Разве обязательно верить, чтобы отдать кувшин? Для меня это просто старая посуда с кухни моей матери. А для Ахмада он очень важен, это очевидно. — Она взяла кувшин и передала Джинну, который взял его осторожно, будто бочонок с порохом. — Желаю вам удачи, Ахмад.

— Спасибо, — кивнул Джинн и огляделся. — А Мэтью здесь?

— Он в школе.

Джинн снова кивнул, и было ясно, что он огорчен. Мариам поколебалась, но все-таки сказала:

— Я передам ему, что вы заходили попрощаться.

Они вышли на улицу; Джинн крепко держал в руке кувшин. Мариам распрощалась и вернулась в кофейню, кивнув по дороге мужу. Четверо неловко стояли на залитом солнцем тротуаре; все понимали, что времени осталось совсем мало, но никто не спешил расставаться. Джинн успел объяснить, что единственная их защита теперь — это скорость и расстояние. Они должны пересечь океан раньше, чем Шальман бросится в погоню. Пароход на Марсель отходил через несколько часов — София занималась билетом, один третьего класса, — но прежде Голему надо было забрать у Анны заклинания Шальмана, чтобы и их тоже похоронить в пустыне.

— А ты, Салех? — спросил Джинн. — Что ты теперь станешь делать?

Этот вопрос маячил в глубине сознания Салеха с того самого момента, когда он пришел в себя на полу в комнате Джинна и понял, что снова видит. Оставаться ли ему, как и раньше, Мороженщиком Салехом, измеряя свою жизнь нагретыми монетками и поворотами рукоятки сбивалки? Или снова сделаться доктором Махмудом? По правде говоря, ему казалось, что ни то ни другое ему больше не подходит, — похоже, он стал другим, совсем новым человеком, просто еще не понял каким. Он так давно жил ожиданием собственной смерти, что думать о будущем было так же страшно, как любоваться бескрайним небом, стоя на самом краю головокружительного обрыва.

— Надо будет подумать, — сказал он. — А пока буду рад, если смогу отыскать свою сбивалку.

Он распрощался и тоже ушел, задержав перед этим взгляд на лице Джинна.

— Ну что ж, — неловко проговорил Арбели, — мне будет не хватать тебя, Ахмад.

— Вот как? — приподнял бровь Джинн. — Вчера ты говорил совсем другое.

— Забудь об этом, — отмахнулся жестянщик и даже попробовал пошутить: — С кем я теперь буду спорить? С Мэтью?

«Мне тоже будет не хватать тебя», — хотелось сказать Джинну, но это не было бы правдой. Кувшин не разрешит ему скучать ни по ком из них. Тоска и паника подступили совсем близко. Пожав руку Арбели, Джинн отвернулся и обратился к Голему:

— Давай заканчивать все поскорее, а то, боюсь, мне не хватит духу.

— Хава, — снова заговорил Арбели, — я рад, что мы познакомились. Пожалуйста, позаботьтесь о нем.

Она кивнула, и Арбели ушел. Вдвоем они стояли на тротуаре, и пешеходы огибали их.

— Значит, все должно случиться сейчас? — тихо спросила женщина.

Джинн кивнул, но вдруг замер. Происходило что-то странное. Ему неожиданно отказали зрение и слух. Без всякого предупреждения тротуар исчез, а сам он остался без опоры…

Анна стояла перед нам, прижимая к груди пачку измятых бумаг. У нее было совершенно пустое лицо, без всякого выражения. Он медленно протянул к ней старческие, испещренные пятнами руки и положил ей на плечи. Медленно развернул ее, сам встал сзади и полюбовался на их отражение в зеркальной колонне, — казалось, они позируют для семейного портрета. Танцевальный зал позади них был залит светом. Теперь его руки лежали на горле девушки.

— Быстро доставь сюда это существо. И кувшин. Иначе я опять сделаю тебя убийцей.

Кожа Голема под его пальцами была, как всегда, прохладной. Руки двигались сами по себе: он держал ее за запястья, как будто собирался немедленно отвести к Шальману. Снова рабство, понял Джинн. Оно никогда и не кончалось: Шальман управлял им так же, как когда-то ибн Малик.

— Ахмад, в чем дело, что случилось? — испуганно спросила она.

Какой же дурак этот Шальман, с горечью подумал Джинн; как мало он знает собственное творение. К чему угрожать, раз Голем никогда не согласится покинуть Анну, даже ради самой великой и доброй цели. Она отправится к Шальману по собственной воле, а он не позволит ей идти одной.

Оказалось, что он снова может двигать руками. Опустив их, Джинн отвернулся.

— Слишком поздно, — сказал он ровным голосом. — Мы проиграли.

Мороженица Салеха нашлась именно там, где он оставил ее: в углу его комнатки в подвале. Он поморщился, впервые толком разглядев свое жилище, и даже поддал ногой ветхое одеяло: страшно подумать, сколько в нем обитает паразитов. Мороженица была, пожалуй, единственной вещью, которую стоило забрать отсюда, хотя и в этом он не был уверен: деревянный корпус облез и треснул, а ручка едва держалась на одном болте. Очень может быть, что, если он попытается снова использовать ее, она просто развалится у него в руках.

Но она так долго и хорошо служила ему, что бросать ее было жалко, и он вытащил сбивалку на улицу. Теперь надо было отнести ее в комнату Джинна и там подумать о дальнейших планах, но тут на другой стороне улицы он заметил спешащих куда-то Джинна и Голема. Женщина почти бежала, и на лице у нее была написана отчаянная решимость. Джинн едва поспевал следом и, судя по всему, многое бы отдал, чтобы остановить ее. И тогда Салех понял: случилось что-то очень плохое.

Он напомнил себе, что это вовсе не его история. На какое-то время он оказался в нее втянутым, но сейчас все кончилось. Не хватит ли с него чужих драм? Пора наконец решить, где его место в этом мире.

И, скрипнув зубами, Салех снова бросил мороженицу и поспешил за ними.

Днем танцевальный зал на Брум-стрит был не менее красив, чем вечером, но это была совсем другая красота: не сверкающая фантазия, освещенная газовыми лампами, а просторная, залитая золотым светом комната. Высокие окна с частыми переплетами отбрасывали квадратные тени на пол, и в лучах солнца плясали пылинки.