Доверься мне - Бекка Мак

на самом деле произошло, чтобы мы поняли, как, черт возьми, ты все исправишь.

Он проводит рукой по моему лицу.

— Мне не нужно быть зрячим, чтобы понять, что ты выглядишь сейчас просто отстойно, сынок. Я не буду сидеть сложа руки и не позволю тебе выбросить счастье на ветер из-за того, что ты не знал, как обезопасить ее, не разбив ей сердце.

Когда я возвращаюсь домой, подъездная дорожка наполовину заполнена, что одновременно благословение и проклятие. Я хочу побыть один, но, наверное, мне не стоит этого делать. Мои мысли сейчас — опасное место.

Я замечаю груду обуви в дверном проеме, и мое наивное отчаянное сердце думает, что Оливия тоже может быть здесь.

Эмметт, Гарретт и Адам просовывают головы в прихожую. Гарретт достал из буфета пакет с чипсами. Он останавливается, увидев меня, на середине хруста и медленно опускает пакет.

Я поворачиваю голову, следя за движением, которое слышу наверху.

— Картер, — предостерегает Эммет, но уже слишком поздно: я уже на полпути вверх по лестнице.

— Оливия? — сердце колотится, я останавливаюсь в дверях спальни и смотрю, как Кара укладывает одежду Оливии в чемодан. Я вырываю одежду из ее рук, вырываю ее из чемодана, мотая головой туда-сюда. — Нет. Нет. Это не… она не… ты не можешь! Она вернется! Она вернется, Кара. Она должна.

Я не знаю, чего жду от Кары. Что она будет кричать на меня, трясти меня, может быть, оторвет мои яйца, как она часто угрожала, если я когда-нибудь разобью сердце её лучшей подруге. Чего я не ожидаю, так это слез в ее глазах, горя в ее взгляде, и сочувствия.

— Она вернется, — шепчу я, но слова звучат отрывисто, надломлено, как и выражение лица Кары. Когда я моргаю, когда одна слеза скатывается по моей правой щеке, она бросается в мои объятия.

— Ты должен это исправить, — плачет она. — Картер, исправь это!

— Я… я… я не знаю как! — Хэнк сказал мне, как. Он сказал мне, что я должен сделать. Но это кажется глупым, бессмысленным. Но, опять же, у меня не так много вариантов, не так ли? — Помоги мне, — тихо прошу я.

Позади нас скрипит пол, и Кара отпускает меня, вытирая глаза. Парни просачиваются в комнату, тихо и осторожно, словно не уверены, что им делать или говорить.

— Я бы никогда не изменил ей, — мой взгляд падает на Адама, хотя он смотрит в пол. Может, он и расстался с Кортни, но это не значит, что то, что произошло, или то, что, как все думают, произошло, не причинило ему боли. — Адам, я клянусь, я не…

Он обнимает меня, обнимает так, как я и не знал, что мне нужно.

— Я знаю, Картер. Знаю.

— Мы все знаем, — Кара опускается на край кровати, в ее руках маленькая бархатная коробочка. Она открывает крышку, рассматривая сверкающий бриллиант внутри, кольцо, которое она помогла мне создать для Оливии еще в мае.

Я забрал его на прошлой неделе и несколько часов перепрятывал его, пока Оливия была на работе, выбирая одно место, а через пять минут передумывал и выбирал другое, которое, по моему мнению было лучше. Неудивительно, что Каре каким-то образом удалось найти его, и у меня нет сил злиться на то, что она рыскала по вещам.

Она убирает одежду Оливии в сторону и похлопывает по месту рядом с собой. Когда я занимаю его, она сжимает мою руку.

— Мы поможем тебе во всем разобраться, но ты должен рассказать нам, что произошло.

— Я не знаю, с чего начать, — признаюсь я. Я влип по уши, и я понял это в ту секунду, когда ко мне вчера вечером подошла Кортни.

— Начни с самого начала.

Моя грудь раздувается от вдоха, что вроде как должен придать мне сил.

— Олли, она… она разрешала мне сделать фотографии. Слишком много фотографий. Фотографии моей любимой девушки в моих любимых позах за все эти месяцы.

— Что за фотографии?

Мое горло сжимается, когда я смотрю на свои руки на коленях. Это был наш секрет, и я думал, что так будет всегда.

— Фотографии ее. Нас…

— О, черт, — Эмметт закрывает лицо руками, когда Кара вздыхает.

— Скажи мне, что ты не хранил их в своем телефоне, — умоляет меня Адам.

Отчаяние в моем лице говорит само за себя.

Я хранил фотографии в своем телефоне. Пароль, который я выбрал для блокировки папки, был чертовски глупым. Один-ноль-два-два. День рождения Оливии. Слишком предсказуемо, и простой поиск в Гугле подскажет вам этот ответ. Для обычного человека это было бы не так просто, но, будучи со мной, она оказалась в центре внимания, а значит, мир знал о ней больше, чем нужно. Моя вина.

Именно об этих вещах напомнила мне Кортни, когда держала телефон перед моим лицом, с экрана которого на меня смотрела фотография моей прекрасной девушки. Когда я понял, что сделаю все, что потребуется, чтобы защитить Оливию.

В понедельник у меня есть один час.

Один час до ее возвращения с работы, когда она будет в этом доме одна.

На час дольше, чем мое тело, как оно говорит мне, может вытерпеть, но оно все равно каким-то образом ждет.

Один час, пока мои ноги не начнут стучать по лестнице, открывая каждую свободную спальню, и остановятся, когда я дойду до последней двери.

Я не знаю, какого хрена здесь делаю. У меня нет слов, и у меня, блять, до сих пор нет ответов. Я знаю только, что без нее у меня нет ничего, ни черта, даже сердца, и я не выживу без нее.

Сумка, которую она собрала сегодня утром, лежит на полу, кровать в беспорядке, прикроватная тумбочка завалена салфетками. Дверь в соседнюю ванную комнату сломана, сквозь щель просачивается свет, слышен звук работающего душа.

Кровь барабанит в ушах, а сердце пытается выскочить из горла, когда вода останавливается, погружая комнату в тишину.

Лишь на кратчайшее мгновение.

Нежный, тихий плач Оливии пронзает воздух. Такой одновременно болезненный и прекрасный звук. Я его, блять, ненавижу.

Меня покидают все здравые мысли, когда я двигаюсь на звук, к своей малышке. Я не помню, что пришел сюда, чтобы сказать, только то, что я люблю ее, так чертовски сильно. Что мне жаль. Что я не могу быть без нее.

Что мне нужно, чтобы она вернулась домой.

Я вхожу в ванную, и мое сердце разрывается от увиденного: Оливия завернулась в полотенце, ее волосы