Чайная роза - Дженнифер Доннелли

Утешение было только одно: Фиона и Сими сумели сбежать отсюда и начать новую жизнь в Америке.

К Рождеству он получил от Фионы поздравительную открытку, на которой были запечатлены она сама, ее муж и Сими. Она стала настоящей красавицей. Собственно говоря, почему стала? Девочка всегда была хороша собой. А Сими превратился в юношу. Высокого и тоже красивого. Открытка очень порадовала Родди. Он всегда радовался ее письмам и фотографиям. Было приятно думать, что Фиона вышла в люди. Стала чаеторговцем, самым крупным в Америке. Надо же…

Судя по фотографии, ее муж был барином, но Фиона писала, что он очень любит ее, а она его. Похоже, с этим малым она ладила куда лучше, чем ладила бы с Джо Бристоу. Мысль о том, как Джо обошелся с Фионой, временами еще причиняла Родди боль, но с годами его сердце смягчилось.

Он видел, как выглядел этот парень по возвращении из Нью-Йорка. Пустой. Словно кто-то вынул из него душу. Джо отдал Родди четыре фунта, пообещав остаток долга вернуть позже.

А потом протянул газету с фотографией Фионы и ее нового мужа и статьей, описывавшей бракосочетание. Родди заставил его войти и выпить стаканчик виски. У О’Меары не хватило духу сказать парню, что через два дня после его отъезда он получил письмо от Фионы. С тех пор он Джо почти не видел. Малый зашел раза два-три, чтобы отдать долг. Вот и все.

Ни в одном из писем, полученных от Фионы за все эти годы, не было вопроса о Джо. И Родди тоже не упоминал его имени. Зачем бередить старые раны? Так же, как не упоминал имени Котелка Шихана, заявившего, что она украла деньги у Уильяма Бертона. Вся эта история до сих пор казалась Родди загадочной. Когда он узнал, что Фиона в Нью-Йорке, то перестал бояться, что Шихан причинит ей вред. Девочка всегда была честной, но, возможно, ей так отчаянно хотелось уехать из Англии и сбежать от своего горя, что она облегчила Бертона на несколько фунтов. Ну и что? У этого типа они были не последними.

В каждом ответном письме Родди приглашал Фиону в гости. Он будет рад увидеть ее и Сими и познакомиться с ее мужем. Но она всегда отказывалась, ссылаясь на то, что у Никласа больное сердце. И сама приглашала Родди и его семью в Нью-Йорк. Тысячу раз. О’Меара и хотел бы это сделать, но боялся долгого морского путешествия. Его слабый желудок превратил бы эти две недели в пытку. Он плавал на пароходе лишь один раз в жизни — когда вместе с Падди и Майклом отправился из Дублина в Ливерпуль. Все это время он провел свесив голову за борт, и Финнеганы смеялись над ним. Это воспоминание заставило его весело прищуриться.

«Падди… Господи, как я по нему скучаю», — подумал О’Меара, и его улыбка погасла. Если бы в ту ночь он не согласился подменить сторожа… все сложилось бы по-другому. Все еще были бы здесь… Падди, Кейт, дети. Чего он хотел? Иметь семью и средства, чтобы ее прокормить. Не так уж много. Совсем не много.

Он очнулся от воспоминаний, когда едва не сбил с ног женщину, шедшую навстречу опустив голову.

— Извини, дорогой, — пробормотала она. — Все этот чертов туман.

Он успел заметить рыжие волосы. Женщина была знакомая.

— Элис, это ты?

Она обернулась:

— Ага, я. А это вы, сержант? Сегодня у меня со зрением не очень…

Родди громко ахнул.

— Кто это сделал? — спросил он.

— Клиент.

— Только что?

— Вчера вечером.

Он подвел женщину к уличному фонарю и осмотрел ее лицо. Заплывшие глаза превратились в щелки. В уголке одного из них засохла кровь, под носом тоже. Щека распухла, как испортившаяся дыня.

— Господи Иисусе, Элис… Ты его знаешь?

Она покачала головой:

— Никогда раньше не видела. Я бы не пошла с ним, но он предложил мне шиллинг. Выглядел как барин. Когда мы пришли ко мне, начал нести какую-то чушь. Твердил: «Я нашел тебя, я нашел тебя». Сильно ударил по лицу. Потом что-то начал бормотать о крысах и наставил на меня нож. Я думала, он меня убьет, но показала ему, что никаких крыс здесь нет, и он успокоился.

— Тебе нужно сходить к врачу и показать глаза.

— Неплохо бы, начальник. Но я сижу без гроша. Иду в «Колокола». Надеюсь, бармен нальет мне стаканчик бесплатно. Виски снимает боль.

Родди полез в карман и дал ей шесть пенсов.

— Только сначала съешь что-нибудь.

Элис попыталась улыбнуться, но только поморщилась.

— Вы хороший человек, сержант.

— Не забудь, что я сказал. Закажи себе суп.

— Закажу. Счастливо, начальник.

«Ага, закажешь, как же, — подумал Родди, глядя ей вслед. — Прибежишь в „Колокола“ и пропьешь все». Когда женщина скрылась в тумане, он понял, что даже если Джек мертв, то на этих улицах живет его дух. В ублюдке, который избил Элис. В бармене, который увидит ее распухшие глаза и обсчитает, давая сдачу. В мальчишках, которые будут ее дразнить, а потом отнимут оставшиеся монеты, когда она, шатаясь, побредет домой. В голоде и несчастье всех этих Элис, Лиззи и Мэгги, дрожащих от холода на перекрестках и продающих себя за четыре пенса. В равнодушии и жестокости таких, как Котелок Шихан, лишивший крыши над головой сорок семей из-за нескольких паршивых фунтов. В холодном честолюбии новичков типа Сида Мэлоуна, стремящихся во что бы то ни стало превзойти старых хозяев.

Родди вздрогнул, и не только из-за тумана. Внезапно ему захотелось оказаться в своем светлом и уютном доме. Рядом с Грейс, которая обрадуется приходу мужа и достанет из духовки разогретый ужин. Он свернул и пошел на север. Домой. Чтобы хотя бы на одну короткую ночь сбежать от незаконченных дел.

Никлас Сомс, знаменитый торговец произведениями искусства и душа нью-йоркского светского общества, опирался на трость с серебряным набалдашником и с улыбкой смотрел на женщину, которая была его женой уже почти десять лет. Утром Фиона сама просила его прийти на набережную, в просторное кирпичное здание «ТейсТи», и полюбоваться на ее последнее новшество, но сейчас настолько углубилась в процесс, что не заметила прихода мужа.

— Ник, новая машина прекрасна! — сказала она ему за завтраком. — Просто глаз не оторвать! Ты обязан ее увидеть. Приходи после ленча. Обещай, что придешь!

И он пришел, хотя не должен был. Малейшее усилие вызывало у него боль. Ник чувствовал ее и сейчас: в сердце вонзались крошечные кусочки стекла. За последние два года физическое состояние Никласа заметно ухудшилось, но он умудрялся скрывать это от Фионы. Жена расстроилась бы, а он больше всего на свете хотел оградить ее от нового горя. Ей и без того слишком досталось.

Она стояла в двадцати ярдах от него и не сводила глаз с какой-то огромной шумной штуковины. Ник покачал головой. Только его Фи могла считать прекрасной эту груду лязгающего металла. Он понятия не имел, зачем ей понадобилось такое чудовище. Знал только, что Фиона заказала его в Питсбурге за астрономическую сумму в пятьдесят тысяч долларов; по ее словам, эта машина должна совершить революцию в чайной промышленности. Бледное лицо Ника согрела широкая улыбка, в которой было поровну любви, гордости и доброй насмешки.