Сражение за Тулу - Александр Лепехин

Может быть, миномет № 1 займет когда-нибудь место в музее русского оружия в Туле. Но ему еще рано на музейный покой. И хотя ствол его обгорел, миномет № 1 усердно стреляет по врагу.

Самое различное оружие, какое только находилось на вооружении нашей армии и у гитлеровцев, начиная с пистолетов «парабеллум» и кончая шестиствольным минометом, побывало в руках полковых оружейников Прошло время, когда мастера неуверенно разбирали, чинили трофейное оружие. Бойцы постарались, чтобы у лекарей-оружейников была богатая практика!

Иногда оружие подлежало заводскому ремонту, но умельцы все-таки обходились своими силами. Проходил день-другой, и пулемет, миномет или «пушка-прямушка» (ее называют также «сорокапяткой») занимали свое место на огневой позиции. Самозарядные винтовки превращали в подобие автоматов, которых ох как не хватало, а немецкие пулеметные ленты приспосабливали для набивки нашими патронами

Во время боя в мастерскую приволокли «максим» Его изрешетило осколками; кожух пробит в четырех местах, у станины выкрошило бок, искорежен спусковой рычаг. Оружейники Чичелов, Шишкин и Афанасьев через два часа вернули «максим» на передовую.

Подобно заботливым санинструкторам, оружейники отправлялись к своим «раненым» на поле боя, чтобы оказать им первую помощь. Под сильным огнем Гуськов исправил старый, видавший виды пулемет, который закапризничал, не стрелял автоматически. Кузин починил «максим» также под сильным обстрелом. Пуля пробила Кузину кисть руки, когда он уже вставил ленту и закрывал исправленную крышку короба.

Слава о тульских оружейниках распространилась и за пределами полка. К ним приезжают за консультацией, привозят оружие, которое самим отремонтировать не удалось. И почти всегда туляки выручаю, соседей.

Воентехник Василий Чичелов часами возится с оружием – разбирает, чистит, проверяет. Он отлично знает винтовки одиннадцати систем, пулеметы пяти систем, противотанковое ружье Симонова, самозарядную винтовку с оптическим прицелом.

Вечером, когда я уходил из батальона, Чичело при свете фитиля, плавающего в снарядной гильзе, разбирал трофейный пулемет МГ-34. Ладони и пальцы его. как обычно, были в ружейном масле, и он попрощался со мной кивком головы.

Кажется, любовь к оружию, отвага и пытливость, русская смекалка и рабочая закалка многих поколений тульских оружейников вселились в этот хвойный шалаш на переднем крае. Будто вовсе не воентехник Василий Чичелов здесь самый главный, а его предок и земляк Левша, тоже вступивший в ряды народного ополчения, в доблестный рабочий полк.

Декабрь, 1941

ХОДКАЯ ФАМИЛИЯ

Мы сидели с сержантом Перетягиным в блиндаже у камелька и сушили валенки. От подошв, обращенных к огню, шел легкий парок.

Огонь в печурке слабый, и его с трудом хватало на то, чтобы сушить две пары валенок одновременно.

У входа в блиндаж стоял часовой. Труба от печурки была выведена прямо в траншею, и часовой подходил, чтобы погреть руки о трубу. Мы слышали, как скрипел снег под его ногами.

Из темного угла блиндажа доносилось дыхание спящего человека, ровное и глубокое.

Это, вернувшись с охоты, спал снайпер Александр Иванов. Очень хотелось побеседовать с Ивановым, но будить его было жаль, и я попросил Перетягина рассказать о товарище, о его боевых успехах.

Перетягин подбросил в печурку несколько сухих поленьев и начал рассказ:

– На октябрьские праздники пожаловала к нам делегация тульских рабочих. Заглянули и в наш блиндаж. Иванов как раз винтовку свою чистил: ударили тогда первые заморозки, и мы перешли на зимнюю смазку. Встал он, а руки в веретенном масле – ни поздороваться, ни попрощаться.

– А это, – знакомит гостей командир роты, – наш товарищ Иванов.

– Вы и есть Иванов? – спрашивает молоденькая делегатка и так ласково на него смотрит.

– Я, – отвечает Иванов.

– Как же, – говорит, – как же, наслышаны мы про вас много. Очень приятно познакомиться.

А у Иванова язык прилип к гортани. Покраснел он, стоит и молчит.

Да вы не смущайтесь, – говорит делегатка и опять ласково смотрит на Иванова. – Такими делами гордиться нужно, а вы стесняетесь.

Иванов еще больше покраснел, но опять молчит и только руки ветошью вытирает.

Тут мы поняли, в чем дело.

А дело в том, что есть в нашей дивизии снайпер Иванов Алексей, на все окрестности знаменитый стрелок. О нем и в газетах писали, и разговор шел повсюду. Вот тульская барышня нашего Иванова за того снайпера и приняла.

Все мы это поняли, но ни у кого язык не повернулся объяснить ошибку. Сам Иванов растерялся, а мы пожалели парня, не хотели его при делегации и тем более при такой симпатичной девушке еще больше в краску вгонять.

Делегаты ушли, и больше мы их не видели.

После того Саша Иванов весь день ходил хмурый, ни на кого не глядел, а вечером, когда мы остались вдвоем, спросил:

– Ты того Иванова, снайпера, видел?

– Нет, – говорю, – только в газете про него читал.

– Интересно бы познакомиться. Все-таки однофамилец. Сколько у него на счету?

– А это сообщают

Я достал номер нашей дивизионной газеты с портретом снайпера Иванова. Может, фотограф неправильно свою прицельную рамку наставил, не поймал Иванова в оптический прицел, как он там у них называется, а только фотография получилась темная. Стоит человек как в дыму. Лицо разобрать трудно, но внизу под портретом ясно написано: 33 немца отправлены Алексеем Ивановым в недра русской земли.

– Вот это – настоящий Иванов! – сказал Саша-.– Не зря тогда, барышня меня, то есть его, поздравляла

И улегся спать.

Утром мы Александра на месте не нашли. Он пришел только к обеду.

– Где был?

– У оружейников, – ответил он нехотя.

Назавтра он опять ушел из блиндажа до свету, а явился только к ночи.

– Где был?

– На охоте, – ответил он нехотя, хотя видно было по глазам, что настроение у него веселое.

Пристрастился он к этой охоте до последней степени. Командир роты дал ему в наблюдатели Кампанцева, снабдил того наблюдателя биноклем. Вот они вдвоем на опушке рощи Квадратная и караулили немцев.

Перетягин подложил в печурку полено, прислушался к дыханию спящего и продолжал вполголоса:

– Уйдет Иванов на охоту, свои захотят найти – не смогут. Зимой на снайперской должности состоять трудно. Час, два, три лежать в снегу, не шевелиться – это не всякий может. Тут нужен человек с прилежным характером.

Костер тоже под носом у немцев не разложишь, а на кухню ходить некогда. Снайперская жизнь известная: на ладони пообедаешь, из пригоршни напьешься. Иногда до того в снегу належишься – цигарки не свернешь, не гнутся пальцы. Или положишь палец на спусковой крючок, а железо к пальцу прилипает. Мороз! Хочется поскорее влезть рукой в рукавичку, а нельзя – можно фашиста проворонить.