Корабельные будни офицера 7-го ВМФ - Александр Витальевич Лоза

выпускных экзаменов, требования внутреннего распорядка в училище смягчались. Командование, как говорится, смотрело «сквозь пальцы», на то, что курсанты учили предметы в коридорах, в курилках, в разных подсобных помещениях, что некоторые курсанты задерживались с конспектом после «отбоя» или наоборот, вставали задолго до побудки.

Виталий Лоза в период сессии занимался подготовкой к экзаменам даже стоя дневальным по роте. Устав запрещал дневальному на посту читать, петь, спать, курить, но Виталий умудрялся читать учебник, быстро убирая его в тумбочку, при первых звуках шагов проверяющего офицера.

В семь часов утра горнист трубил «Побудку». Виталий навсегда сохранил в памяти щемящее ощущение горечи и досады, когда с командой: «Подъем!» чувствовал, как уходит, улетучивается блаженство, единственное доступное курсанту блаженство — блаженство сна на мягкой подушке.

После сигнала горниста роты строились на училищном плацу в местах, отведенных для физзарядки. Из курсантских стихов Виталия:

В семь ноль-ноль у нас побудка,

А за ней команда — шутка:

«Веселей «сачки», бодрись,

На зарядку становись!».

Кстати, флотское выражение «сачок» — обозначающее моряка, отлынивающего от корабельных работ, «сачкующего» матроса, в контексте стихотворения, отлынивающего от физзарядки — «сачкующего» физподготовку курсанта, произошло от названия в царском флоте матроса, единственной обязанностью которого, было ловить артиллерийские гильзы после выстрела орудия. Этого матроса и называли «сачок».

Вот так, даже в шуточной терминологии переплетались нити исторической памяти и преемственности Российского Императорского флота и Военно-Морского флота СССР.

Дежурный по училищу, в соответствие с погодой, назначал форму одежды на физзарядку. Если тепло — форма одежды — трусы, когда холодно — брюки и тельняшка. По окончании физзарядки проводилось «закаливание», то есть обливание холодным душем. Со временем это стало привычным и даже необходимым. После физзарядки и водных процедур следовал утренний осмотр. Старшины рот строили роты в спальных помещениях и проводили утренний осмотр. Командиры отделений осматривали прически и бритье курсантов, блеск латунных блях на ремнях и блеск ботинок, наличие пуговиц и бирок на обмундировании, чистоту гюйсов и отглаженность брюк. После утреннего осмотра роты строились на плацу и строем шли в столовую на завтрак. Двигались по территории и при переходе из одной учебной аудитории в другую курсанты строем. Передвижение по плацу разрешалось только по обозначенным осевым линиям. В обеденный перерыв дежурный по училищу и горнист располагались в центре плаца. Звучал сигнал горна, и роты строились перед учебным корпусом вдоль кромки плаца. По сигналу горна «Исполнительный» начиналось движение. Рота за ротой, дойдя до центра плаца, поворачивали и придерживаясь центра входили в столовую. Первыми входили младшие курсы, последними — четвертый курс. В училищной столовой стояли длинные, на роту, столы, вместо стульев были длинные скамейки. Рота заходила с двух сторон стола и поворачивалась к нему лицом. Садились и вставали из-за стола только по сигналу горниста «Исполнительный».

На столах уже стояли бачки с первым и вторым блюдами, один бачок на восемь человек, и чайник с компотом. Ближайший к бачку курсант становится «бачковым» и раскладывает еду по тарелкам. После обеда, первым выходил старший — четвертый курс, за ним младшие курсы.

По окончанию учебного дня, ужина и самоподготовки, проводилась вечерняя прогулка по территории училища. Шли на вечерней прогулке поротно, с песнями. Затем был вечерний чай, проверка наличия личного состава в ротных помещениях и полчаса свободного времени на личный туалет. В 23 часа проводился отбой. После этого всякие хождения по ротным помещениям прекращались. Только проштрафившиеся курсанты занимались приборкой в гальюнах, да командиры отделений некоторое время проверяли, как их подчиненные уложили на ночь на тумбочках свое обмундирование.

По субботам и воскресеньям, а для выпускного курса и по средам, разрешалось увольнение в город. Правда, курсант мог уволиться только тогда, когда у него не было учебной задолженности, если он не был назначен в наряд или в караул, если не имел дисциплинарных взысканий, содержал личное оружие в идеальном порядке, не имел замечаний по чистоте своего объекта приборки, и если, уже став в строй увольняемых, он не получал замечаний по своему внешнему виду или форме одежды от дежурного офицера.

Виталий Лоза любил курсантскую форму и гордился ею. После того как в октябре 1946 года им ввели золотые металлические якоря и белые канты на погончики, как у гардемарин Морского Корпуса, он с удовольствием щеголял с четырьмя золотыми шевронами на левом рукаве и золотыми якорями на плечах.

Форма его выглядела безукоризненно, но только на первый, неискушенный, взгляд. Особо была перешита у Виталия бескозырка — тулья была специально подрезана. Брюки клеш были без вшитых клиньев, но растянутые на фанерном клине, до требуемой курсантской модой ширины. Синий воротник — «гюйс» застиран до голубого цвета, что бы напоминал о долгом пребывании под морским ветром и солнцем. Вообще Виталька любил пофорсить.

Кстати, подобное отношение к своей форме было и у нас, курсантов Севастопольского ВВМИУ, в конце 60-х годов прошлого века. Хотя вещевая служба училища выдавала добротную и качественную курсантскую форму, сидела она на наших худощавых фигурах, мешковато, да и не всегда была по росту. Флотские традиции и мода заставляли изрядно потрудиться чтобы выданное обмундирование соответствовало флотскому «шику».

На бескозырке первым делом ломался каркас. Некоторые вынимали из бескозырки пружину, и она становилась «балтийской». Особо перешивались брюки. Они должны были быть возможно более узкими в верхней части, в бедрах, и иметь максимальную ширину внизу. Вшивание клиньев не поощрялось, потому что командование заставляло клинья выпарывать. Брюки смачивались водой и растягивались на фанерных клиньях. И у нас некоторые любители флотской романтики обесцвечивали «гюйс» в хлорке. Особым «шиком» были выпукло-латунные пуговицы, украшенные якорем. Хотя уже много лет как выдавались плоские анодированные пуговицы из легкого сплава, но латунные пуговицы передавались по наследству. Мне такие латунные выпуклые, пуговицы на шинель и на бушлат достались от отца. Пуговицы приходилось часто чистить полировочной пастой до золотистого блеска, что тоже было частью традиций. Скажу, что эти латунные пуговицы затем перекочевали на мой офицерский китель и тужурку, и я получал за них замечания, даже будучи старшим офицером обучаясь в стенах Военно-Морской Академии.

Каспийское Высшее Военно-Морское училище располагалось в 15 километрах от города Баку. Внушительный, четырехэтажный, с колоннами на центральном портике и полуколоннами на боковых выступах, учебный корпус, строевой плац, вокруг которого располагались казармы, были обнесены высокой стеной.

Курсант Виталий Лоза в стихах, очень точно описал расположение своего училища:

Словно маленькая птичка,

Там у черта на куличках,

Посреди бугров косых

Примостился скромно «ЗЫХ».

Что внутри никто не знает,

Ибо все от глаз скрывает

Величава и стройна,