Сезон - Джона Лиза Дайер

– Что случилось? – спросила я.

– Мне страшно за него…

– За кого?

– За Брейди. Гей, футболист. Ему, должно быть, так… одиноко.

Как я уже сказала, Джулия добрейшей души человек.

В ночь после того, как мы столкнулись с Тайлером в кафе, Джулия пришла в мою комнату.

– Все еще думаешь о Тайлере? – спросила я.

Она кивнула, и я пододвинулась, чтобы она забралась под одеяло. Мы лежали спина к спине, каждая погруженная в свои мысли. Я тоже думала о нем. Не о том, каким он был гадом, а о его уничижительном замечании относительно моей жалкой любовной жизни. Я бы никогда этого не признала, но, по сути, он был прав.

Мне нравились мальчики, но я просто понятия не имела, как их привлекать. Флирт был для меня абсолютной загадкой. Я была категорически неспособна к невербальному общению, которое так нравилось мальчикам, пробуждало их любопытство или вызывало у них желание пообщаться. У меня было несколько теорий, почему я неизменно терпела поражения на любовном фронте. Первая заключалась в том, что я пользовалась мужским дезодорантом, а он, должно быть, нейтрализовывал мои женские феромоны. Но выхода не было – я играла в футбол, и помогали мне только мужские дезодоранты.

Потом я выдвинула еще одну теорию: для успешного общения с представителями противоположного пола действительно важен размер груди. И если тебе не повезло, то тебя до конца жизни будут воспринимать лишь какой-то абстрактный источник звуков и действий. Моя грудь была явно маловата: пара жалких слив, жаждущих внимания на рынке, изобилующем апельсинами, грейпфрутами и спелыми дынями. Но иногда я думала о китайских женщинах, которые столетиями бинтовали ступни и плотно затягивали грудь, желая остановить ее рост. Как тогда быть с ними?

– Не волнуйся. Я всегда буду рядом, – сказала Джулия, будто бы читая мои мысли.

– Я и не волнуюсь, – ответила я слишком быстро, чтобы сестра мне поверила.

– Угу.

Лучше, чем кто-либо другой, Джулия знала, что под моей внешней решительностью, а порой даже грубостью скрывалась напуганная девочка, которая волновалась из-за всего на свете: из-за свиданий, мальчиков, своей внешности, а теперь еще и из-за сезона дебютанток, который для моей все еще не расцветшей женственности должен был стать настоящим испытанием.

И, безусловно, меня ждала грандиозная неудача.

Когда мама добавила «Собачье шоу» к «Студентке колледжа» и «Спортсменке первого дивизиона», мои и без того напряженные дни превратились в непрерывные тренировки, занятия, покупки, репетиции, уроки танцев, снова покупки, домашнюю работу, игры и – о, да, куда же без этого! – покупки.

Понедельник, среда и пятница начинались в пять часов утра с завтрака – чашки овсяной каши с черникой, арахисовым маслом и медом. Затем я ехала на велосипеде в тренажерный зал, где поднимала тяжести и прыгала до тех пор, пока совсем не выбивалась из сил, а от усталости не начинала кружиться голова. После душа я пила два шоколадных протеиновых молочных коктейля, призванных заменить второй завтрак по дороге на пары, которые начинались в восемь часов. По вторникам и четвергам тренировок не было, и я могла позволить себе роскошь спать аж до семи утра.

Из-за футбольного расписания я брала только утренние уроки, и хотя в этом семестре мне для получения стипендии потребовалось взять лишних двенадцать часов занятий, моим единственным дельным курсом была история Древнего Рима. А еще я прошла курс факультативных занятий по искусству майя, театральным постановкам и личным финансам. После уроков я поглощала пару тысяч калорий в столовой для спортсменов, а затем тренировалась пять дней в неделю с 14:30 до 16:00.

После раннего ужина – никогда не забывай поесть! – начиналась вторая половина моего дня. Вечера в понедельник и среду были зарезервированы для домашней работы, а во вторник и четверг в течение месяца мы с Джулией вальсировали по блестящему паркету танцевальной школы «Студия-22». На занятиях «Введение в бальные танцы» нас было восемь человек – две пары средних лет, которые хотели разжечь искру в своих отношениях, и жених и невеста, переживавшие по поводу предстоящей свадьбы.

У наших инструкторов Эрнесто и Глории было четыре недели, чтобы научить нас не путаться в собственных ногах. Женщины надевали платья в пол и каблуки, а мужчины – узкие брюки со стрелками и туфли на кожаной подошве. Когда я впервые ступила на вощеный пол в своих изящных туфельках, то сразу же пришла к выводу, что ходить в них по паркету – настоящий подвиг, а танцевать так и вовсе опасно. Первые две недели я цеплялась за Эрнесто и всякий раз приходила в ужас от мысли, что он меня отпустит и я, словно выбитая из системы своей звезды планета, улечу в соседнюю галактику или, что еще хуже, вывалюсь через открытое окно, перемахну через ограждение и рухну на парковку внизу.

Джулия, ветеран бальных танцев, использовала этот месяц как возможность настроиться на нужный лад.

Вечерами, когда мы оказывались дома вдвоем, она дополнительно учила меня танцевать в нашей гостиной, медленно считая шаги. С ее помощью и огромной поддержкой где-то на третьей неделе занятий во мне что-то щелкнуло. Я бы, конечно, и сейчас не выиграла «Танцы со звездами», но теперь по крайней мере могла двигаться по кругу, не врезаясь в мебель. Что ж, похоже бальные танцы я все же освою.

По выходным мы без устали делали покупки. Мы с Джулией встретились с мамой и ее кредитной платиновой картой в первую субботу месяца без четверти десять, еще до открытия торгового центра. Стоянка была пуста, и мы припарковали свой верный «форестер» рядом с роскошным «лексусом» мамы.

– Я наняла стилиста, у нее отличные рекомендации, – заявила мама, когда мы стояли возле торгового центра.

Я съежилась. Интересно, рекомендации от кого? А потом вспомнила свою библию дебютантки. Она без дела валялась где-то в моей комнате, вероятно под кроватью, в то время как Джулия покорно изучала ее при помощи мамы. Без сомнения, наш стилист значился там среди рекомендованных исполнителей. Мама казалась взволнованной и растерянной, совсем как молодая мать в продуктовом магазине, пытающаяся одновременно толкать тележку, читать список продуктов, искать сыр и присматривать за двумя непоседливыми малышами. Она снова беспокойно посмотрела на часы:

– Она сказала, что будет здесь в десять.

– Без пяти, – сказала я, но в мире мамы на пять минут раньше было уже поздно.

– Она берет целое состояние, – тяжело вздохнула мама.

Теперь я оглядывала стоянку в поисках суровой, сильно накрашенной женщины за пятьдесят, этакого иссохшего стервятника в черном кашемировом платье, модельных туфельках и маленьких очках на цепочке. Ее брови должны были быть давным-давно выщипаны в ниточку, глаза обильно подведены черным, а вечно поджатые губы – такими же морщинистыми, как мятая алюминиевая фольга. Чуть позже, оказавшись в святая святых любого торгового центра – женских примерочных, – она окинула бы нас холодным, расчетливым взглядом, как будто мы были свитерами на стойке распродажи, а мы с Джулией шутили бы за ее спиной, что в свободное от работы время она подрабатывает госпожой и порет мужчин, называя их «гадкими, непослушными мальчишками». Звать ее должны Дорис.