Спи ко мне - Ольга Лукас

В следующее мгновение они уже шли по тенистой аллее.

– Наташа! Ты меня слышишь? – повторил Рыба и дотронулся до её плеча.

– Я…

– Ну так вот. Вообще-то Рыба – это легендарный завоеватель. Из западных варваров. Такой легендарный и древний, что про него можно говорить: «из западных варваров». И это не оскорбляет чувства жителей наших западных территорий. Рыба был третьим сыном в семье, и с западного наречия его имя так и переводится – третий сын.

– Ты – третий сын?

– Да, у моего отца я третий. Младший. У матери тоже третий. Но – старший. Отец был историком. И велел моей матери назвать меня Рыба.

– А меня назвали в честь бабушки. Она не была завоевателем или варваром. Она работала врачом в детской поликлинике. Все её очень любили. Братьев у меня нет, есть сестра, младшая. Но сейчас она живёт в другой стране.

Дорожка, по которой они шли, вильнула и стала круто спускаться под землю, в пещеру. На серых каменных стенах висели граффити в золоченых багетах. Вымощенная треугольными плитами дорожка постепенно превратилась в устланный ковром коридор, стены скруглились, потом расступились – вот уже и берег реки.

– Какой красивый тоннель! – восхищённо сказала Наташа.

– Тоннель? – переспросил Рыба. – Что это?

– Ну, когда мы спустились вниз и там шли. Где картины висят, а потом ковры!

– Мы, кажется, шли по улице. Потом вышли на набережную и спустились сюда. Не было никакого тоннеля, чтоб меня ветром унесло!

Поросший синей травой берег отлого спускался к реке и превращался в узкий песчаный пляж. «А вот и был!» – подумала Наташа и подошла к воде.

– Как называется эта река? – спросила она.

Рыба вытянул губы в трубочку и изобразил языком такой странный звук – ну точно как рыба по воде хвостом плеснула.

– Старое название, местное, – пояснил он. – Река – это граница города.

– Город такой маленький?

– Так ведь столица Империи. Не каждый имеет право тут жить. Только потомственная аристократия. Ну и те, кто делает их жизнь уютной. Как я.

– Ты – да. Рядом с тобой очень уютно.

– Рядом с тобой тоже. Так что же река знает о Рыбе?

Наташа поглядела вниз, в прозрачную глубину. В такой реке наверняка водятся здоровенные зубастые щуки и огромные замшелые карпы. По воде пошли круги. Проплыла черепашка. Ящерка. Мышка. Кошка. Водная жизнь кипела вовсю. Но рыб тут точно не было.

– Эта река ничего не знает о рыбах, – сказала Наташа. – Я тебе потом покажу.

– Тогда мне пора на работу, – без всякого перехода объявил новый знакомец.

Наташа решила составить ему компанию – это было как что-то само собой разумеющееся. Ведь во сне никому не нужен пропуск.

Они прошли немного по берегу реки (Наташа окончательно убедилась, что рыба здесь не водится), а потом оказались в уже знакомом прозрачном пассаже. По центру прогуливались человеческие существа, которые сделали бы честь любому карнавалу или конкурсу красоты среди фриков. По обе стороны от променада в прозрачных, ярко освещенных кабинках мелькали тени. Рыба подошел к одной из таких кабинок, пустой и тёмной, приложил ладонь к кругу, ещё более прозрачному, чем сама стена – и внутри загорелся свет, а затем открылся проход.

Они вошли в помещение. Это была небольшая каморка, одновременно похожая и на лавку, и на мастерскую. Вдоль стены, обращенной лицом к променаду, тянулся то ли рабочий стол, то ли прилавок. Рядом стояло кресло на длинной ножке. Сиденье и спинка казались вылепленными из пластилина неумелой детской рукой. «Какой интересный дизайн!» – подумала Наташа, и тут Рыба одним движением смял подлокотники и вытянул спинку. Кресло послушно приняло заданную форму.

На торцовых, непрозрачных стенах висели шкафчики, целиком выточенные из незнакомого материала, напоминающего графит, и деревянные, крашенные в белый цвет полки разной формы и размера. Рыба выдвинул самую нижнюю полку, как ящик стола, и та оказалась скамейкой. Наташа осторожно присела.

Словно повторяя движения, заученные много лет назад, Рыба не глядя протянул руку вверх и разместил на уровне глаз широкий плазменный экран в медной резной раме, прикрепленный к потолку с помощью шарнирной конструкции. На экране появилось изображение хрустального цветка, или, вернее, хрустальной чашки в форме распустившегося бутона. Рядом с чашкой было нацарапано что-то неразборчивое. Тот же шрифт, что и в книге, которую, засыпая, пыталась читать Наташа.

Как будто позабыв о том, что он в мастерской не один, Рыба натянул нарукавники из непромокаемой плотной ткани, достал из шкафчиков коробочки, плошки, крючки и шпатели и разложил их на столе-прилавке. Потом вынул из блестящего, похожего на холодильник контейнера что-то вроде серого пластилина. От пластилина поднимался морозный пар. Рыба подул на пальцы, провёл рукой над куском серой массы, затем при помощи шпателей и крючков отделил небольшую часть, остальное убрал обратно в контейнер. Поставил серое, бесформенное на стол перед собой, мельком глянул на плазменный экран – и вдруг его руки быстро-быстро забегали по поверхности пластилинового бруска. Наташа не выдержала и поднялась с места. Сделала несколько робких шагов вперёд, вытянула шею. Кусок серой массы ожил, он, казалось, дышал, постепенно превращаясь в чашку – тонкую, затейливую, как цветок на экране. Рыба действовал уверенно – словно хрупкая посудина невидимым контурным карандашом была нарисована в воздухе, и его пальцам только и оставалось, что следовать этим контурам.

Резкий рывок – у чашки появляется ручка, как будто естественным образом выросшая из тела стеклянного цветка. Всё прозрачнее и прозрачнее, всё тоньше и тоньше чашка, скоро она станет совсем призрачной, исчезнет, растает в воздухе. Но Рыба знает, когда надо остановиться. Вот он замер. Накрыл работу ладонями, словно пытаясь защитить её от посторонних взглядов. Сосредоточился, нахмурился, закрыл глаза и перестал дышать. А потом убрал руки. Даже не убрал – уронил небрежно. Перед ним на столе стоял тончайший, совершенно прозрачный цветок, на дне которого, словно крошечная плавающая свечка, сиял маленький живой огонь.

Наташа подошла совсем близко, чтобы понять, откуда взялась свечка. Но это была не свечка – это сияла изнутри сама чашка.

Рыба сидел у стола, полуприкрыв глаза, и тщательно вытирал руки промасленной тканью.

– Ты… это… – сказала Наташа.

– Да, это и есть моя работа, – подтвердил Рыба.

– Наверное, очень трудно лепить такую тонкую посуду? – тупо спросила Наташа и потянулась вперёд. Но рука её замерла на полпути: слон в посудной лавке, одумайся, что делаешь ты?

– Лепить? – повторил Рыба. – Это не совсем «лепить». Это – доставать из материи. И это совсем не трудно. Трудно – вернее, неприятно, ну, знаешь, тоскливо, как от потери, – видеть несовершенный комок на месте будущего цветка. Но от этого работа идёт быстрее.