Спи ко мне - Ольга Лукас

– Какую форму? Что укладывать? Куда?

– Положи руки. Они сами знают.

Наташа не стала уточнять, кто именно «знает» – её руки или ленты, послушно приложила ладони к повязке и почувствовала, как под её прикосновением она превращается в капор.

– Вот так хорошо. Теперь никто не сойдёт с ума, – удовлетворённо констатировал Рыба.

Они свернули во двор с глухими гладкими стенами без окон, дверей или хотя бы каких-то выступов. Почти всё пространство двора заполнял белый шатёр, наподобие циркового, только с плоской крышей. Внутри стояли столики, и каждый был точной копией большого шатра. Вокруг столиков располагались ещё более мелкие шатры-табуретки. Рыба придирчиво выбрал место, как выбирают на рынке арбуз, и заказал себе разноцветной еды, похожей на пластмассовые пилюли из набора «Юный доктор».

– Ты сказал, что теперь никто не сойдёт с ума, – напомнила Наташа. – А почему кто-то должен был?

– Твои волосы, неестественные… – улыбнулся Рыба, чтобы скрыть неловкость, но, поймав её взгляд, проглотил окончание фразы вместе с разноцветным пилюлями.

«Кто бы говорил! – подумала Наташа. – Зеленоволосый панк-переросток!»

Месяц назад у неё было жуткое настроение – пришлось применить испытанное средство женщин всех времён: выкрасить волосы. Она выбрала ярко-красный оттенок, и он очень утешал её всё это время. Надо же было так сказать – «неестественные»!

– У тебя очень красивые волосы! – спохватился Рыба. – Мягкие, шелковистые. Но этот цвет может свести кого-нибудь с ума.

– А сам зачем выкрасился светло-зелёным? Это никого с ума не сводит?

– Выкрасился? – не понял Рыба. – Я таким родился. А у тебя – не настоящий цвет?

– Нет, конечно. Неужели у тебя – настоящий? – Наташа протянула руку и потрогала непослушную лёгкую прядь. Потом осмотрела подушечки пальцев, словно ожидая, что на них останутся следы зелёной краски.

– Не сомневайся, настоящий, – заверил её Рыба. – Немного редкий для столицы. Но вполне обычный.

– А мой настоящий цвет – такой, знаешь, светло-серый. У нас его называют – «мышиный». У вас мыши, кстати, водятся?

– У меня дома – нет, но вообще…

Оказалось, что мыши везде одинаковые: маленькие, серые, с хвостами и пищат.

– Верни мышиный цвет, – попросил Рыба. – Это очень редкий оттенок. И очень благородный…

Он умолк и заправил за ухо своевольную светло-зелёную прядь.

– У вас что, совсем никто не красит волосы? – продолжала допытываться Наташа.

– Как дикари? Но зачем?

– Для красоты! – отрезала Наташа и, немного помолчав, призналась:

– Я всё-таки не понимаю. Как у человека могут расти такие светло-зелёные волосы?

– А как у человека могут расти такие светло-зелёные глаза? – парировал Рыба. – Или глаза вы тоже красите?

– Нет. Ну, только снаружи. В смысле – ресницы.

– Я и представить не мог, что у людей могут быть такие глаза. Сначала даже не поверил. Тёмно-карий – вот цвет глаз живого человека. Серые глаза рисуют на картинах, если изображают ожившего мертвеца. Синие или светло-синие – глаза духов. Красные – глаза предков, которые приходят в ночи, если они недовольны.

– А зелёные?

– Только у призраков. Но ведь их не существует.

– Так мне глаза надо прикрывать, а не волосы! Я призрак! Я ужас, летящий на крыльях но…

– Глаза – не нужно. Ни один столичный житель не посмеет взглянуть в глаза тому, кто не назвал ему своего имени.

– Когда у всех глаза одного цвета – это скучно. А у вас не пробовали с этим что-нибудь делать? Ну, там, с помощью цветных линз или как-то так?

– Но если глаза у всех – тёмно-карие, кому придёт в голову, что они могут быть какие-то другие? Это всё равно, что носить на затылке третье ухо или на лбу – запасной рот.

– Так, ладно, у меня крыша вот-вот поедет от этих глаз, ушей и запасных ртов. Лучше скажи, почему ты сегодня не уснул ко мне? – сменила тему Наташа.

– Я был у вас. Только не смог тебя найти. Ваш мир такой большой, я сразу почувствовал себя таким маленьким.

– Крошка моя! – не удержалась Наташа. Рыба был на голову выше её.

– Я не имею в виду размеры, – пояснил он. – Там, у вас – такое ощущение тоски и пустоты, как будто человек ничего не значит. Я спускался в подземные поезда и перемещался из вагона в вагон, догонял поезд, идущий впереди, искал тебя там. Я входил в наземные поезда, я чувствовал, что ты рядом, но когда подъезжал к тебе слишком близко – меня выбрасывало из вагона на улицу. И, в конце концов, выбросило в другой сон. Я испугался. Я подумал, что ты умерла, и мы больше никогда не приснимся друг другу. Но я запретил себе думать об этом, пошел и купил тебе шляпку.

– Я не умерла. У нас было заседание за закрытыми дверями. Шесть часов подряд. Мы утверждали макет поздравительной открытки к юбилею нашего самого крупного заказчика. Да, наверное, в какой-то момент я там умерла. И если бы ты не ждал меня здесь – я бы так и осталась мёртвой. Шесть часов жизни десятка людей – в обмен на открытку, которая никому не нужна…

Наташа мотнула головой – не надо жалеть о потраченном впустую времени. Ведь на эту жалость тоже уходит время. Она огляделась по сторонам. Тени, голоса. За столиком неподалёку две темноглазых красавицы с причудливо уложенными волосами светлых оттенков играли в настольную игру, вроде шахмат. Но что-то неестественное было в их лицах.

– Как будто не лица, а застывшие маски, – тихо сказала Наташа. – Маски уникальные, индивидуально сделанные. Но маски, не лица. А вот у тебя – лицо.

– Аристократы и должны выглядеть как аристократы, – пожал плечами Рыба. – У мастеров больше свободы. Мы можем выглядеть как угодно. Да хоть как безродные жители окраин. Главное – делать своё дело. Только делом мы доказываем свою принадлежность к лару.

– Клару? Кто это – Клар?

– Лар – это твоё место в жизни. Аристократами рождаются. Безродными, увы, тоже рождаются. Рождаются земледельцами, торговцами, владельцами собственности. Правителями рождаются. Учеными и учителями. Но мастерами и художниками нельзя родиться. Ими становятся представители всех ларов – если проявят способности. Мой отец был из лара ученых. Мать – из торговцев. Меня воспитывали в доме матери, я должен был стать торговцем, но однажды зажег огонь на дне вазы, которую слепил в подарок матери на день торговца. Я подарил ей эту вазу при всех, и семья не могла скрыть моего умения. Я не знаю, как зажег этот огонь, и до сих пор не знаю, как зажигаю его.

Наташа почти ничего не поняла из этого монолога. Голос Рыбы журчал, он был похож на пение кружевных домов, его хотелось слушать бесконечно, и не было никакого желания искать в этой музыке смысл.

– Мастера – это типа волшебники, да? – наугад спросила она.