Тайны реального следствия. Записки следователя прокуратуры по особо важным делам - Елена Топильская

В морге меня отозвал в сторону один санитар, который всегда нежно ко мне относился, при случае подкармливал шоколадками и без очереди выдавал мне вещдоки. Между прочим он сказал мне, что если взять у трупа кровь в пробирку, а потом капнуть в эту пробирку водки из пипетки, то заключение химиков будет понятно какое… В тот же день мне позвонил эксперт Мишин, которому я назначила повторную экспертизу трупа, и спросил, нет ли у меня данных о том, что кто-нибудь из участников событий носил подтяжки. Дело в том, что в след на шее трупа, который явно образовался от сдавления ее полужестким материалом с частицами текстиля, очень хорошо вписываются мужские подтяжки.

Конечно, у следствия были такие данные. Полный, крупный Жаров не носил поясов, брюки его держались на подтяжках… После этого открытым остался только один вопрос: мотив убийства.

Я стала рассуждать. В квартире находились двое мужчин и две женщины, одной из них была запрещена половая жизнь, и она не пила. Мужчины и вторая женщина явно были пьяны; собственно, иначе зачем они собирались вместе? Был еще один момент: чтобы задушить кого-то подтяжками, надо было или отстегнуть подтяжки, или снять брюки…

Судебно-медицинский эксперт, производивший наружный осмотр тела, ни минуты не сомневаясь в том, что это убийство, добросовестно взял мазки из половых путей и изо рта жертвы, как это и полагается делать при осмотре криминальных трупов. Эти мазки были отправлены на исследование биологам, но… не востребованы назад. Ни эксперта-танатолога, ни следователя, прекратившего дело, результаты этих исследований не заинтересовали. А зря.

Я изъяла у биологов эти результаты. И во рту, и в половых путях трупа Кузиной, которая не имела постоянного полового партнера в течение последнего полугода, да и легкомысленной склонностью к случайным связям не отличалась, были обнаружены следы спермы. Да еще сразу от двоих мужчин. Вот вам и мотив, и повод снять брюки, державшиеся на подтяжках…

Заканчивая расследование, я думала о том, что в данном случае мне повезло: все свидетели по делу оказались живы и сразу вспомнили то, что меня интересовало; вещдоки не были уничтожены или потеряны, и даже фототаблица нашлась. Но почему все это не было сделано пять лет назад?..

Когда я, будучи молодым следователем, пришла работать в прокуратуру, начальник стал поручать мне дела о сексуальных преступлениях, видимо считая это исключительно женским направлением в работе. А поскольку никаких кризисных служб для жертв насилия у нас как не существует, так и не существовало, приходилось работать еще и психотерапевтом. Молодой женщине без жизненного опыта, каковой я являлась в начале своей следовательской карьеры, это давалось нелегко. Но я утешала себя тем, что мужчины справились бы с этим гораздо хуже.

Однажды прокурор пригласил меня к себе в кабинет и вручил очередное дело о сексуальном насилии в семье. «Потерпевшая, 15-летняя девочка, с мамой ждут в коридоре», — сказал он. Из материала, собранного работниками милиции, усматривалось, что девочку изнасиловал ее собственный отец; и мне сразу представилась небритая личность с тяжелым запахом перегара, наказание для измученной жены и забитых детей.

Но сидящая в коридоре женщина была дорого и со вкусом одета и не производила впечатление жены алкоголика. Ее симпатичная, с короткой модной стрижкой дочь тоже выглядела достаточно современно.

Позже, когда опера привели в наручниках злодея, я увидела не опустившуюся личность, а красивого мужчину средних лет, с гордой посадкой головы, как выяснилось — ведущего инженера конструкторского бюро и аспиранта-заочника экономического факультета университета.

В ходе расследования выяснилось, что в этой дружной семье было двое детей: 15-летняя дочка и девятилетний сын. Отец, пишущий рефераты по экономике и читающий в подлиннике Шекспира, в полном согласии с верной женой воспитывал детей в строгости. За маленькую провинность полагалось наказание в виде трех ударов резиновым жгутом по обнаженным детским ягодицам, за провинность посерьезнее — девять ударов.

В день преступления дочка отпросилась с подружкой в парикмахерскую, сделать модную стрижку, ей велено было прийти домой к восьми! Но в парикмахерской была очередь, а потом нужно ведь было обсудить с приятельницей изменившийся внешний вид; в общем, девочка опоздала домой на час. Отец объявил ей, что в связи с ее провинностью он выдаст ее замуж по своему усмотрению (этот разговор был абсолютно всерьез, все члены семьи восприняли такое решение отца как должное), после чего девочка покорно разделась и вынесла девять ударов резиновым жгутом до крови.

Наказав дочь, строгий отец взял йод и смазал раны на нежных девичьих ягодицах, а потом, «заодно», как рассказал он мне, не моргнув глазом решил проверить, а девственница ли дочь. А то вдруг строгое воспитание где-то дало брешь и дочь в ее годы занимается развратом! А тут подвернулся удобный момент для проверки на невинность — все равно девочка без штанов. Заботливый родитель, пекущийся о нравственном воспитании дочери, сначала проверил ее на девственность пальцем, но что-то его насторожило, и он прибег к более кардинальной проверке. Раздевшись сам, он совершил с дочерью половой акт.

Честно говоря, у меня ум за разум заходил, когда я слушала сначала показания девочки, потом показания папы, мамы и девятилетнего мальчика. Никому из членов семьи такие отношения не казались чем-то из ряда вон выходящим; все эти удары жгутом по ягодицам, проверка девственности, обещание выдать замуж по своему усмотрению — весь этот бред, навязанный отцом семейства, явным шизофреником, они воспринимали покорно, без критики.

Но половой акт с отцом все-таки произвел на девочку впечатление, она пережила стресс. Любящая мама, впрочем, ничего не заметила и продолжала бы и дальше пребывать в счастливом неведении, если бы классная руководительница девочки не обратила ее внимание на то, что дочка третий день ходит подавленная, с заплаканными глазами. Вот только тогда все и выяснилось.

Мама сгоряча побежала в милицию, но когда закрутилась правоохранительная машина, она явно пожалела, что вынесла сор из избы. Муж уже не казался ей таким монстром, а девочка — такой невинной жертвой: опоздала ведь все-таки, негодница, из парикмахерской…

Я недрогнувшей рукой написала постановление об аресте отца семейства. Шеф тоже без колебаний поставил на нем свою санкцию, и ведущий инженер поехал в камеру…

Мне пришлось допрашивать его еще несколько раз, предъявляя обвинение и знакомя с заключениями экспертиз, и каждый раз я узнавала новые подробности. Во время одного из допросов я спросила своего подследственного, как он собирался проверять, девственна ли его дочь. Разве он гинеколог? На что он надменно ответил: каждый хороший отец должен быть немного гинекологом.

В середине следствия обвиняемый стал активно ходатайствовать об очной ставке с дочерью; посовещавшись с прокурором, мы решили эту очную ставку провести, предварительно выяснив у нее, сможет ли она выдержать такое следственное действие.

Девочка к тому времени уже подуспокоилась и пообещала, что все выдержит. И еще мне показалось, что она уже соскучилась по отцу и рада хоть такой возможности его увидеть. И вот началась очная ставка. Папа был очень ласков с дочерью и начал очную ставку с увещеваний. «Девочка моя, — пел он медовым голоском, — подумай хорошенько, не пора ли тебе изменить показания? Ведь это ты меня в тюрьму упекла, из-за того что ты сказала, я здесь сижу. Ты ведь собираешься поступать в университет; подумай как следует, примут ли тебя в такое серьезное учебное заведение с судимым отцом?..» Девочка разрыдалась, очную ставку пришлось прервать.