Гадюкинский мост - Ростислав Марченко

* * *

Инженерные работы шли вполне бодро, и я уже начал углублять сформированный окопчик для стрельбы лежа, когда по радиостанции раздался голос Якунина, бронетранспортер которого находился где-то за Огурцом:

– Граб Один – Топору Десять. Фрицы на дороге, тысяча пятьсот от Огурца. Три мотоцикла с колясками, приближаются. Приём.

– Принято, Граб. Еще какое-то движение видишь?

– Нет пока, дорогу кусты и лес скрывают. Подпущу поближе, если на дороге дозор, должны появиться. Приём.

– Осторожно, Граб. Мотоциклистов слишком близко не подпускай, три пулемета не шутка[23]. Прием.

– Принято, Топор. На прицеле держу, расстреляем моментально.

– Граб, роща за спиной осмотрена?

– Так точно, Топор. Противника по нашему краю не обнаружено. На всякий случай выставил охранение. Приём.

– Хорошо, Граб. Осторожнее там. На связи.

– Внимание, Топор! Мотоциклисты остановились, восемьсот метров. Какая-то падла в бинокль смотрит. Приём.

Через несколько секунд на фоне голоса уже слышалась автоматно-пулеметно-винтовочная стрельба:

– Сука, Топор! Немцы сзади, веду бой…

– Граб, снимай людей и уходи немедленно! Быстро, быстро!

Якунин мне не ответил. Ветер со стороны рощи доносил интенсивную пулеметную трескотню, несколько пулеметов, включая наш «Корд», вели огонь частыми короткими очередями, перемежаемыми винтовочными выстрелами.

Со стороны Гадюкино в бой включилась БМД-шка первого отделения, начавшая постреливать вдоль проселка короткими очередями из тридцатки и ПКТ:

– Топор Десять – Двенадцатому. Вижу бронетранспортер на дороге, ведет огонь в лес. На опушке Огурца обнаружено движение среди деревьев, противник уничтожен. Больше противника не наблюдаю. Приём.

– Двенадцатый, так держать.

– Топор Десять – Двенадцатому. БТР подбит, пулемет молчит, на броне трупы… Все… съехал с дороги, остановился. Твою …! Парням конец, машина вся в трассерах…

– Топор Двенадцать! К бронетранспортеру никого не подпускать!

– Принято, Топор Десять!

Со стороны Гадюкино за рощу снова потянулись трассы коротких очередей из пулемета, перемежаемые шариками тридцатимиллиметровых снарядов.

– Бронегруппа, к бою! Забираем меня, выдвигаемся к бронетранспортеру! Топор Двенадцать, прикрываешь огнем с места!

Может быть, выход двух БМД на помощь погибающему или уже погибшему дозору был и не лучшим решением, но поступить иначе мне не дала совесть. И здравый смысл. Оставлять врагу такие трофеи, какие он мог захватить в БТР-Д, было преступлением. Начиная, например с АК, даже не раций. Немцы и так во Второй мировой оказались пионерами штурмовых винтовок и промежуточного патрона.

Машины шустро преодолели брод и срезали угол, прямо по лугу устремившись к Огурцу, удерживая в прицелах приближающуюся рощу. Их появление для противника произошло достаточно неожиданно, во всяком случае, упомянутый Якуниным мотоциклетный дозор точно не ожидал нас тут встретить, выскочив на своих бензиновых конях прямо под стволы БМД. Спешиться немцы успели, а вот укрыться – уже нет.

Мотоциклистов БМД растерзали, даже не сбросив скорости, разрывая на куски малокалиберными осколочно-трассирующими снарядами вместе со вспыхивающей, взрывающейся со столбами огня и рассыпающейся как детские игрушки техникой среди беспощадно вырубаемого огнем подлеска, а вот промежуток меж рощами совершенно неожиданно встретил нас мертвым покоем. Ни звуков стрельбы, ни вспышки выстрела, ни даже движения, только изрешеченный пулями бронетранспортер с работающим до сих пор двигателем, «Кордом» с расстрелянной лентой и тремя телами на броне. Пулеметчикам опять не подфартило, и в этот раз они погибли первыми.

БМД подъехали к бронетранспортеру. Моя, не прекращая стрельбы короткими очередями по всем подряд тепловым пятнам и просто на удачу на подавление в лес, прикрыла выскочившего механика второй машины корпусом, пока он накидывал буксировочный трос на крюки, и мы уже было почувствовали, что дело сделано, когда в прицелах как-то разом появилось очень много целей и по прицелам с приборами наблюдения машин был открыт плотный и точный винтовочно-пулеметный огонь.

Очередь тридцатки, под щелчки пуль по броне в клочья разорвавшая пулеметный расчет, подбросив пулемет вверх, неожиданно оказалась последним успехом моего наводчика. Левее и глубже в роще, несмотря на уже побитое стекло командирского прицела, обнаружилось дернувшееся от выстрела противотанковое ружье, внешне похожее на мультяшного африканского слонобоя, поставленное наводчиком сошками на поваленном дереве.

Я только и успел скомандовать перенести огонь на него, как у меня появилась страшная резь в глазах и нестерпимо зажгло носоглотку. Прерываемые кашлем хриплые ругательства, доносившиеся слева, показывали, что наводчик ощущал то же самое. Все, что я смог сделать в дальнейшем, это вслепую, преодолевая тошноту и внезапно накатившую слабость, открыть люк и вылезти наверх.

Наверху, сразу же, как я высунулся из люка, меня встретила пулеметная очередь, ударившая в руку, бок и грудь, сбросив с боевой машины наземь.

Я лежал возле боевой машины с наполнившей рот кровью и сквозь слезы смотрел, как силуэт соседней БМД, таща на буксире бронетранспортер, шел вперед, почти беспрерывно ведя огонь на подавление в сторону Огурца…

И самым ярким моим чувством была глубочайшая обида. Все должно было случиться совсем не так…

Вспышка…

…Грохот грома. Я сижу на башне БМД и смотрю в закрытые стрелковыми очками глаза улыбающегося сержанта Никишина.

– Как бы нам под первую в этом году грозу не попасть, товарищ лейтенант!

Грохот грома, вспышка, и моя БМД летит куда-то в тартарары, ломая непонятно откуда взявшийся вокруг подлесок…