Эта больная любовь - Джесси Холл

мои замаскированные губы не пробегают по её челюсти, шепча: — Тебе придется многое объяснить.

Её грудь вздымается под моим предплечьем, когда я наклоняюсь назад, пока мы снова не оказываемся лицом к лицу, наши носы практически соприкасаются.

Черт, я каждый раз ведусь на огонь в этих полных ужаса глазах. Я просто хочу, чтобы они были припухшими и мокрыми от того, что она с трудом глубоко заглатывает всю мою длину. Я хочу, чтобы она всхлипывала в попытках доставить мне удовольствие так, как она считает нужным. Стиснув челюсти от ощущения мягкости её горла под моей хваткой, я просовываю свое бедро между её ног, ещё больше прижимая её к этой стене. Мой член тверже камня упирается в её бедро, пока она обдумывает мои слова.

— Почему у меня будут неприятности? — она практически стонет, её горло вибрирует на моей ладони.

Дьявольская улыбка растёт под маской, прежде чем я прижимаю свой рот к её, шепча слова ей в губы.

— Потому что он похоронен на твоём заднем дворе.

На её лбу появляются морщинки, и кажется, что она может потерять сознание.

Хорошо. Пусть потеряет сознание. Упадёт. Поднимется. Справится, блять.

Она сделает так, как я попрошу, вероятно, потому что она достаточно умна, чтобы понять, что любая улика, которую я оставлю, приведёт полицию к ней. Неохотно, я втянул её в уборку этого места преступления, заставив стать соучастницей убийства. Небольшая страховка, так сказать.

— Зачем ты… — она втягивает воздух, как будто это дается ей нелегко. — Зачем ты это сделал?!

— Почему бы и нет? — я смотрю на неё как на идиотку, а затем отпускаю свою хватку на её шее.

Затем возвращаюсь в ванную комнату, из которой идёт пар, и снимаю оставшуюся одежду, складывая её в кучу на полу перед дверью. Я стягиваю с головы лыжную маску, кладу её на раковину и вхожу в горячую воду душа, пар образует облако вокруг меня.

Опускаю голову в воду, мои темные волосы спадают на лоб, тепло стекает по лицу. Наслаждаясь облегчением от горячей воды, стекающей по уставшим и ноющим мышцам моей спины, я кладу руки на стену под душевой лейкой, позволяя себе секунду расслабления. Я стону от этого ощущения, наслаждаясь тем, как её любопытные глаза сканируют моё тело в паре через щель в двери; соблазн проникает под её кожу.

— Будь умницей и сожги их в раковине в подвале, — говорю я, кивая на кучу, не отрывая взгляда от земли.

— Как ты…

— Брайони, пожалуйста, — прерываю я, проводя руками по рельефам живота и вдоль тела. — Я наблюдаю за тобой уже некоторое время, но я всегда видел тебя. Видел тебя ещё задолго до того, как ты смогла увидеть себя саму.

Она похожа на меня больше, чем думает. Демон, которым она меня считает, — это лишь иллюзия, которую они спроецировали. Границы того, кто прав, а кто виноват не такие чёткие, когда ты находишься на моей стороне пути. Мораль действенна, её нужно приспосабливать к своим потребностям, чтобы выжить. Я буду бороться вплоть до момента, пока не стану гнилым трупом, чтобы доказать ей это.

Я продолжаю чувствовать на себе её взгляд, пока откидываю волосы, тряся головой под водой, как дикарь, которым она заинтригована. Она принимает слова, которые я озвучил, и придает им смысл.

Как ей и положено.

10. Раздуй пламя

Дрожащими руками я опускаю одежду в старую фарфоровую раковину в нашем подвале. Схватив жидкость для розжига, мои руки обшаривают металлические полки, выстроившиеся вдоль цементной стены подвала, в поисках спички. Моё сердце бешено колотится, когда я кладу руки на край раковины, наклоняясь вперёд над покрытой кровью и грязью одеждой.

Он на твоём заднем дворе.

Желчь поднимается в моём горле, и в тот момент, когда я борюсь с тошнотой, я чувствую его позади себя. Его рука скользит вверх по моей шее, обхватывает мои волосы и сильно тянет их, пока моя голова не откидывается назад. Я задыхаюсь, когда он прижимается своим телом к моему, чувствуя, как его твердое телосложение упирается мне в спину.

— Там стоял выбор: ты или он, — говорит он своим грубым тоном, его рот рядом с моим ухом. — Ты, блять, идиотка, раз не видишь этого.

Он отпускает крепкую хватку на моих волосах, и моя голова падает вперед. Я тут же поворачиваюсь к нему лицом, нахмурившись. Его руки лежат по обе стороны раковины, удерживая меня на месте. Его маска снова на лице, а ореховые глаза, которые всегда имеют опасный безжизненный взгляд, смотрят прямо на меня. На нем черная футболка и новая пара чёрных брюк. Я не могу понять, откуда они взялись, разве что он буквально принес сюда сумку, когда пробрался в дом.

Он наклоняется ко мне, подходя слишком близко. Возвышаясь надо мной, он смотрит на меня, дрожащую перед ним.

— Никто не причинит тебе боль, кроме меня, — говорит он окончательно, как будто это должно принести мне какое-то утешение.

Он снова прижимается ко мне, словно втирая свой запах в меня, или мой запах в себя, прежде чем прошептать мне на ухо: — Но боль, которую причиню тебе я, будет такой, какая тебе нужна. Такой, которую твоё тело будет умолять, чтобы я нашёл глубоко внутри этой милой маленькой оболочки. Такой, о которой будут кричать твои внутренности, но которую будут заглушать обманы греха.

Я закрываю глаза, в то время как моё дыхание становится тяжелым. Я чувствую этот крик, эту боль, о которой он говорит, сокращения в нижней части живота. Мои бедра, теперь напряжены, снова прижимаются друг к другу.

Он слегка откидывается назад, отдаляясь лишь настолько, чтобы поднести средний палец к основанию моего горла. Медленно он проводит им по моей груди, по рубашке, между грудей и по линии живота, пока не достигает места, расположенного чуть выше подола моей юбки.

— Я могу избавить тебя от этой боли, куколка, — шепчет он, проводя унизанной кольцами рукой по краю моей юбки, просовывая палец под подол. — Если ты позволишь себе погрузиться в пламя вечного ада вместе со мной.

Я практически слышу ухмылку в его тоне.

Моя кожа пробуждается от его прикосновения, и неохотный стон вырывается из моего горла. Он наклоняет голову, его глаза снова смотрят в мои. Я вижу удовлетворение под черной лыжной маской только лишь благодаря его глазам. Он прекрасно осведомлен о своем воздействии на тело перед ним.

Приподняв маску настолько, чтобы обнажить резко очерченную