Средневековый Понт - Сергей Павлович Карпов

По наущению стратега Варды Воилы, халд Адриан и богатый армянин Тацак подняли восстание и даже захватили крепость Пайперта (Байбурта) на юге фемы. Мятеж был решительно подавлен доместиком схол Иоанном Куркуасом, главари его лишились имущества, некоторые были ослеплены (Тацак) или пострижены в монахи (Варда Воила). Восстание имело, видимо, социальную базу и в низах: источники упоминают «убогих и незнатных», которых, однако, Куркуас отпустил не подвергнув наказанию[263]. Восстание, видимо, не затронуло Трапезунда и приморских городов Халдии. Сам магистр и доместик схол Куркуас, армянин по происхождению, был виднейшим полководцем Византии, он одержал немало побед в войне с арабами, восстановил границу Византии на Востоке по Евфрату и Тигру, а на Кавказе — по р. Фасис (Араке) и даже породнился с императором Романом. Его сын, патрикий Роман, был стратегом многих фем, а род Куркуасов[264] сумел укорениться в феме Халдия, где двоюродный брат Иоанна, патрикий Феофил (дед императора Иоанна Цимисхия) стал стратегом и, как и Иоанн Куркуас, одержал много славных побед, в частности, отвоевал у арабов Феодосиуполь (Карин)[265]. Быть может именно при императорах Македонской династии, или даже раньше, и началась традиция правления наследственных полководцев — стратигов и дук Халдии — связанных с Понтом, владевших там землей, или происходивших из тех мест. Иоанн Лазаропул сообщает, например, что при Василии I дукой Халдии и Трапезунда являлся Иоанн Халд, чей отец был основателем известного и почитаемого монастыря Спасителя в Сирмене[266].

В X в. боевые действия против арабов велись значительное южнее рубежей Понта, хотя время от времени из пограничных арабских эмиратов Эрзерума, Мелитины, Самосаты, Тарса предпринимались нападения на византийское порубежье[267]. Попытка сирийского эмира Сайф ад-даулы Хамданида, прорвавшись к Колонии и опустошив ее окрестности, взять эту крепость в 939/40 г. закончились неудачей[268]. Но и этот поход не представлял для понтийских городов серьезной опасности. Опираясь на территорию Халдии, Византия проводила наступательные кампании в Закавказье и Месопотамии. В 949 г. византийцам покорился Феодосиуполь (Карин, Эрзерум) и наступление продолжилась в направлении Армении. Не случайно, что знатные армяне предводительствовали византийскими войсками, ассимилировались в составе византийской элиты, выражением чего стало и возникновение на рубежах Византии и в самой империи заметного слоя армян-халкидонитов, то есть принявших православие[269]. Русские дружины также появляются в это время на Понте, участвуя, сначала по договору князя Владимира с византийским императором, в подавлении восстания Варды Фоки (см. ниже), в воинах Василия II на Кавказе и в Восточной Анатолии. Тагма в 6000 человек упомянута армянским историком Асоликом при описании похода Василия II в Ивирию в 1000/01 г.[270] В правление Константина VIII (1025–1028) в Трапезунд был отправлен отряд варяго-русской дружины (Иоанн Ксифилин называет ее скифами, а принадлежащего к ней одного одержимого бесами воина — росом)[271]. Отряд варягов находился в Халдии и Ивирии и в середине XI столетия, когда им командовал патрикий Михаил[272].

С постепенной стабилизацией византийской границы на востоке[273], некоторые изменения произошли в управлении фемами. Возросла роль дук. Первоначально они командовали отрядами войск, размещенными в одном городе или феме и подчинялись стратигу, но с последней четверти X в., по мере упадка фемного ополчения и замены его регулярными тагмами и иностранными наемниками, их роль повысилась. Дуки, как правило, назначавшиеся из Константинополя, сосредотачивали все больше как военное, так и административное управление провинциями, заменяя статигов[274]. Ок. 1000 г. дукой Халдии был патрикий Василий, обладавший военным опытом и сведущий в науках. Однако большую часть времени он проводил не в Трапезунде, а в Кельтцине (Эрзинджане), ближе к театру военных действий, особенно во время похода Василия II в Ивирию. Одной из его задач было попечение за сбором налогов в царскую казну[275]. Сама же турма Кельтцины была сначала в ведении дуки Халдии, а затем, с образованием при Льве VI, как сообщает Константин Багрянородный, новой фемы Месопотамии, отошла, наряду с турмой Камахи, к ней[276].

В Трапезунде и на территории фемы Халдия были земли императорского фиска, служившие фондом для пожалований василевсами стратигов, оборонявших рубежи империи[277]. В Синоп и Амастриду императором Феофилом были переселены бежавшие в конце 833 г. из халифата персы-хуррамиты. Из них была создана «персидская» тагма, примерно в 2000 человек[278], для борьбы с арабами. Впрочем, при попытке этих персов подняв мятеж в 838 г. провозгласить императором их предводителя, свояка василевса и известного полководца патрикия Насра (именуемою греческими историками Феофобом), Феофил, подавив мятеж, расселил их из приморских городов, имевших особое стратегическое значение, в различные фемы, преимущественно Малой Азии[279].

Жители богатых внутренних областей Халдии, например, долины Пайперта, приезжали в Трапезунд на праздники и снабжали монастыри (да видимо, и города) морского побережья продуктами. Они, как явствует из сочинения Иоанна Лазаропула, занимали важные посты, например, в церковном управлении, как настоятель монастыря св. Евгения Антоний, окруженный многочисленными и состоятельными родственниками, своего рода семейным кланом[280]. По косвенным данным можно судить, что отношения этих «пайпертцев» или, шире, «халдов» и жителей Трапезунда и его округи не были, несмотря ни на что, слишком хорошими. Антоний долго боялся открыть трапезундцам чудо с откровением св. Евгения о дате его рождения, опасаясь их недоверия и противодействия. Праздник сначала готовился Антонием лишь при содействии брата, племянника, иных кровных родственников, приглашенных на торжество и обеспечивших его деньгами. Лишь затем, при участии дуки Халдии и епископа Афанасия Демонокаталита, «изгонятеля бесов», праздник обрел свой официальный статус[281]. Но и тогда не обошлось без столкновения «местных» с «приезжими». Дело дошло до оскорблений настоятеля и монахов и попыток расправиться с «пайпертцами» (τούς τ' 'εκ Παίπερτ). Конфликт имел и социальную окраску. Трапезундцы из низов упрекали настоятеля в том, что он созывал лишь знать и клириков, отвергая тех простых людей, которые много лет заботились о раке святого. Лишь вмешательство и вразумление мудрого архиерея, почитаемого чудотворцем, предотвратило кровавые эксцессы[282]. Не изгнание ли и этих бесов утвердило за ним прозвище, с которым он вошел в историю? Удивительно, что исследователи, как кажется, не оценили должным образом эти уникальные сведения о социальных антагонизмах на Понте в IX в., закрепившихся в памяти трапезундцев (а, вероятно, и не изжитых) и в веке XIV, когда писал хлебнувший немало горя в гражданской войне преемник владыки Афанасия митрополит Иоанн Лазаропул. Между тем, он называет их достаточно выразительно — 'ένστασις — это еще не мятеж или выступление, но противоборство, протест[283]. Постепенно