Американский альбом - Селим Исаакович Ялкут

подножке городского трамвая, напоминая низвержение в ад с фрески Микельанджело, мысль о необычности города легко приходит в голову. Если бы местные жители по примеру своего небесного покровителя разделись догола и раздали имущество прокаженным, я бы немного удивился. Хоть я не самый грубый материалист, по крайней мере, не грубее какого-нибудь банкира, и верю во все хорошее, в людях особенно. Но ведь и прокаженного с колокольчиком теперь не встретишь запросто, значит, и повода для сравнения нет. Зато жители славного города, чье содомское клеймо затерто и смыто неумолимым прогрессом, выходят на парады с мэром во главе. Чтобы не утверждали ортодоксы, здешнее слияние голубого и розового в единый радужный цвет совсем не случайно. Если ждать дополненного текста Кама Сутры, то именно здесь. Святой Франциск оберегает горожан от участи Содома и Гоморры. А за понимание и солидарность всем спасибо.

Еще одна местная достопримечательность – обилие китайцев. Что-то роднит их с евреями, хоть я не готов поддержать эту мысль публично. Всего лишь неотчетливое прозрение без должного наведения на резкость, будто при пользовании сломанным театральным биноклем. Евреи берут умением, видно, знают как, китайцы – числом и тоже умением. Евреи написали Священную книгу, китайцы изобрели для нее бумагу, теперь Библию можно полистать на сон грядущий в любой американской гостинице. Даже просто подержать в руках, и то благо. Сказать, что китайцы здесь не причем, было бы нечестно. Когда евреи, как им предписано, станут закрывать занавес мировой истории, китайцы непременно будут при этом присутствовать. Они между собой разберутся, но обоюдное участие неизбежно. Просто сейчас не хочется об этом думать. Воскресным днем в китайском городе торговая суматоха, в будни – тишина и покой, но по улицам ходят китайцы, вывески заполнены иероглифами (внизу мелко по-английски) и, вообще, все вокруг говорит, общается и ведет бизнес по-китайски, как в самой Поднебесной. Если бы ген однополой любви (говорят, его открыли) удалось пересадить китайцам, заботу о перенаселении планеты можно было бы отложить. Пусть цветут сто цветов, как предсказал Великий Кормчий. Лучшего места, чем Сан-Франциско, для этого не найти. Город на полуострове, расти ему некуда, восемьсот тысяч населения, из них геев – сто семьдесят тысяч и китайцев никак не меньше… Все к лучшему в нашем лучшем из миров. К Сан-Франциско это относится прежде всего. Нужно иметь воображение, чтобы придумать в ином месте то, что здесь является само собой. И неплохо живет.

Два праздника украшают город: китайский Новый год и парад приверженцев нетрадиционной любви. Флаг на столбе. Скоро парад. Громы оркестров. Шествие в ряд. Заполненные народом тротуары – зеваки, католические епископы (в штатском), сочувствующие, явные и тайные исповедники со всей Америки. Никому не скучно.

Испанцы знали, что открывали. Сан-Франциско раскинулся на крутых холмах, в перспективе улиц где-то под ногами виден залив. Лыжный трамплин – вот что приходит в голову (простим неожиданность сравнения), вид с высоты, с места старта. Внизу вместо снега водная гладь. Автомобиль осторожно выкатывает к краю, замирает, бодро съезжает на квартал, берет паузу и осторожно подбирается к следующему откосу. Он не спешит, как летящий по небу лыжник, главное, удачно приземлиться. При подъеме видно небо и ничего больше. И задранный в поднебесье капот собственного автомобиля. Легко можно вообразить восхождение пророка Ильи, за подъемом вполне может оказаться облако. Главное, хорошо разогнаться, и мы уже там. Известие о том, что земля круглая, местные францискане приняли без большого удивления. Они это всегда знали.

Совершенной декаденткой выглядит улица Ломбардини. Смотришь и не верится. Поле цветов, по пояс взрослому человеку, пестрое, как скатерть, и поставленное на попа, как стол во время пьяного скандала. По полю зигзагами – от края к краю движутся машины, упрятанные в цветах по крышу и похожие на гигантских божьих коровок. Ира не стала фотографировать, ссылаясь на популярность этого места. Ничего нового мы не добавим – так она сказала. Я согласился, а теперь, спохватившись, вспоминаю, как счастливый сон, с изрядной долей сожаления.

Наш гостиничный номер оживляла цветистая доска c информацией.

Свистать всех наверх. По утрам это будоражило.

Рыжие холмы Сан-Франциско. Начало июня, а они уже выгорели. Солнечный город. Смерть кажется не слишком удачным продолжением хэппенинга. Свернул не туда и оступился. Только и всего. Случается ведь всякое. Бетонные скамейки с табличками на дорожке вдоль океана хранят память об ушедших. Сидишь расслаблено, глядишь, куда глаза глядят, и ловишь спиной бесплотные прикосновения. Метафизический массаж. Почему нет? От этого ощущения непросто отделаться. И зачем? Не нужно! Драгоценный мистер Смит, любимый дядя Джон, незабвенная тетушка Дзинь сообщают, что они тоже здесь, совсем рядом…

Вид на нашу гостиницу с ближнего пригорка. Хорошо и как-то совсем просто. Будничность пейзажа впечатляет. Хотя океан под боком. Так, наверно, и должно быть рядом с тем, что трудно вообразить. Плещется, ну, и ладно.

Мы сидели на такой скамейке, смотрели на выкатывающую к нашим ногам стихию (не совсем, но близко), и я приучал себя не называть океан морем. Планетарный провинционализм присущ жителям бывшего Союза. Сейчас я размышлял, куда упадет перпендикуляр, проведенный из Сан-Франциско на другую сторону океана. В Сингапур? В Малазию? Глобус вращался. Как я раньше этого не замечал?! Азиатская или еще какая суша, человеческий муравейник, россыпь джонок в багровых лучах заката. Слово джонка было известно из художественной литературы. Знания были, не хватало опыта. Конечно, хотелось чего-то необычного, чего-то такого…

Парочка леди подкатила к гостинице на белом лимузине. Седые, с буклями, поджарые, энергичные, в брючках чуть ниже колен, радующие друг друга и оживленные, как птички.

Чувствовалось, им хорошо вдвоем. Шерочка с маншерочкой. Совершенно одинаковые, не поймешь, где пастушка, где овечка. Что за пара? Традиционная или не очень? И стоит ли об этом думать? И вообще…

Клеймо провинциала залепило серое вещество. Скрипят извилины. Почему так хочется праздника? Но с приключениями нам не везло. Все шло как-то буднично, даже скорее тянулось, чем шло, пока Ира не проехала на красный свет. Ира – прекрасный водитель и не склонна прощать себе ошибки. Их не было до того случая. Вспоминаю потрясенное лицо мотоциклиста под белым шлемом. Он успел затормозить и правильно сделал. И чернокожего верзилу помню, который, подпрыгивая от возмущения, указывал на светофор. Я думал, он на него взберется, но опасность миновала, эволюция удержала за штаны, и крикун остался на земле. Транспорт вокруг почтительно замер. Люди понимали, у Иры не