Уинстон Черчилль. Последний титан - Дмитрий Львович Медведев

кругом вопросов, которые занимали его раньше. Что Черчилль с его молодостью и неопытностью мог противопоставить столь враждебным условиям?

В его арсенале было три орудия, которые сделают его знаменитым. Первое – амбиции. Другой бы осторожно осмотрелся, нашел бы для себя комфортное место и закрепился бы на нем. Но Черчилль хотел добиться оглушительного успеха и добиться его как можно раньше. В 1880 году после общения с Розбери его коллега Чарльз Дилк (1843–1911) записал в дневнике: «Я пришел к заключению, что Розбери – самый амбициозный человек, которого я когда-либо встречал». Перечитывая эти строки спустя годы, он сделает на полях заметку: «До тех пор, пока не познакомился с Уинстоном Черчиллем». Сам термин «амбиции» имеет негативную коннотацию, а демонстрация их в обществе – не приветствуется. Но Черчилль не скрывал своего естества. «Амбиции – моя единственная опора», – писал он матери в январе 1899 года. «Амбиции – главная движущая сила», – утверждал он в «Савроле»{49}.

Второе преимущество Черчилля – его поглощенность и увлеченность работой. Он был настоящим трудоголиком и не стеснялся этого, неоднократно заявляя, что «ни один человек не имеет права на лень» и «ни один день не может быть потерян». Даже в дороге или на отдыхе Черчилль всегда был чем-то занят – что-то читал, писал, обдумывал текст очередного выступления, статьи или меморандума. Отправляясь куда-то, он неизменно брал с собой металлические ящики с документами, книгами и письменными принадлежностями и продолжал работу даже в поезде. Его съемная квартира на Маунт-стрит, 105, которую он арендовал после возвращения из Южной Африки и в которой провел следующие пять лет, была завалена книгами. Книги были везде – даже в ванной комнате. Одни смеялись, что «Уинстон буквально спит с энциклопедиями». Другие удивлялись, когда вообще он «отдыхает или спит»{50}.

Третье, что отличало молодого депутата – ораторское мастерство. В отличие от большинства политиков, он никогда не обращался к услугам спичрайтеров, сам готовя тексты своих речей. Черчилль очень ценил этот талант, считая его одним из самых важных в своем патронташе. Когда ему было 22 года, он написал эссе «Леса риторики», в котором отметил, что обладатели этого таланта представляют «независимую силу» и обладают властью больше, чем у могущественного короля. «Его может бросить партия, предать друзья, он может лишиться должностей – но при всем при этом его власть будет значительна», – утверждал Черчилль, который сам пройдет через все это и в карьере которого будут периоды, когда его единственным союзником будет слово – устное и письменное.

Принято считать, что ораторское мастерство основано на харизме и относится к прирожденным качествам. Но пример с Черчиллем показывает, что успех публичных выступлений определяют упорство, труд, подготовка и практика. Еще в «Савроле» он отмечал, что «удачные экспромты ораторов существуют лишь в воображении публики, в то время как цветы риторики – тепличные растения»{51}. Но дело не только в запоминающихся фразах и оборотах, некоторые из которых политик отбирал и собирал по несколько лет. Сама подготовка к выступлению требовала значительных усилий. Сначала Черчилль самым тщательным образом изучал предмет, читая книги, статьи, документы, а также консультируясь со специалистами. Затем он писал текст, оттачивая каждую фразу. После этого он репетировал само выступление, обычно перед зеркалом или принимая ванну, заучивая текст наизусть. Однажды во время одного из выступлений в Палате общин (апрель 1904 года) он запнулся и не смог вспомнить продолжения, вынужденный с конфузом сесть на место. Чтобы впредь избежать подобное унижение, отныне он всегда имел при себе распечатанный вариант. Столь тщательная подготовка и зубрежка речей наизусть определяли стиль Черчилля-оратора и ограничивали его в дискуссиях, в которых он уступал более раскованным и умеющим импровизировать коллегам. Зато он превосходил их качеством своих текстов, которые и сегодня читаются с интересом.

Все перечисленные три момента – амбициозность, трудоголизм и ораторское мастерство – повлияли на первый шаг Черчилля в Палате общин. Обычно новичкам требуется несколько недель, а то и месяцев, чтобы освоиться и выступить с первой речью. Нашему герою хватило четырех дней. Он взял слово уже 18 февраля, выступив с довольно большой для первого раза речью в 3200 слов. Черчилль говорил об Англо-бурской войне, задев многих однопартийцев фразой: «Если бы я был буром, я бы сражался на поле боя». «Вот так и выбрасываются на ветер парламентские места», – прошептал на ухо своему соседу Джозеф Чемберлен, когда Черчилль сел на место. В отличие от Чемберлена выступление начинающего депутата в целом было встречено благожелательно. О нем написало двадцать изданий, подчеркнув, что молодой политик «обладает интеллектом, имеет собственную точку зрения, а также умеет думать»{52}.

Сразу заявить о себе было хотя и рискованным, но в целом правильным шагом. Только ни подобная тактика привлечения к себе внимания, ни рассмотренные выше преимущества не отвечали на главный вопрос, который стоял перед нашим героем – как найти свой путь успеха среди более опытных коллег. Самое лучшее это научиться у кого-то или взять чью-то модель поведения за основу. Для этого можно было примкнуть к какому-нибудь влиятельному лицу и, учась у него, сформировать свой стиль. Это был долгий процесс, связанный с унижениями и не гарантировавший успеха. Черчилль не хотел ждать. Поэтому он выбрал в качестве основы модель поведения того человека, которому доверял и от которого не зависел – своего отца.

Идя по стопам отца, Черчилль начал свою политическую деятельность с вопроса, на котором оборвалась карьера лорда Рандольфа – расходов на британскую армию. Это была опасная тема, в которой, даже излагая правильные взгляды и давая дельные предложения, оказываешься в проигрышной позиции всякий раз, когда суверенитет страны ставится под угрозу и начинается поиск причин низкой боеспособности вооруженных сил. К тому же шла война. Но Черчилля это не смутило. Он с открытым забралом устремился в бой и одержал победу. Предложения военного министра Уильяма Сент-Джона Бродрика (1856–1942), ратовавшего за увеличение бюджета, были после нападок Черчилля дополнительно рассмотрены правительством и приняты нецелесообразными, а их автор впоследствии переведен в Министерство по делам Индии.

Разбирая позицию Бродрика, Черчилль высказал несколько зрелых суждений. Например, он отметил, что есть другие способы реформирования помимо простого увеличения расходов. Также заслуживают внимания его мысли о европейской войне, к которой с беззаботной легкостью апеллировали его оппоненты, не понимая истинного масштаба трагедии этого жуткого явления. Ставя на место недальновидных и неискушенных в военных преобразованиях коллег, он заявил, что европейская война превратится в «душераздирающую бойню», для победы в которой придется «призвать все мужское население страны, задействовать всю промышленность, направить на достижение одной-единственной цели каждое усилие нашего общества». «Войны между народами будут гораздо ужаснее, чем войны между королями», – предупредил новоиспеченный депутат и оказался прав{53}. Как бы ни шипели его критики, но Черчилль умел произносить цепляющие фразы и уже тогда тексты его выступлений выделялись своим качеством. Он это знал и использовал для своего имиджа, собрав шесть выступлений и издав их в виде отдельного сборника – «Армия мистера Бродрика», который вышел в апреле 1903 года.

Несмотря на публикацию сборника и одержанную локальную победу, кампания против военных расходов была в долгосрочной перспективе проигрышным демаршем. Последующие десятилетия покажут, что армия Британии была нужна, особенно в европейской войне. Но для Черчилля это было неважно. Он следовал курсу отца. Не случайно в первом выступлении против инициативы Бродрика он принялся зачитывать фрагменты из писем лорда Рандольфа премьер-министру по схожему вопросу, говоря также, что своей критикой он поднимает «разорванное в клочья знамя экономии»{54}, которое выпало из рук его отца. Учитывая, что после своего возвращения из Южной Африки