В дерзновенном полете - Святослав Филиппович Виноградов

киношник и не последний грузчик в авралах. И наконец, Борис Григорьевич — глава и душа этой отличной команды.

Самойлович не переставал удивляться тому, как быстро разноликая команда «Красина», включая кочегаров, этих самоотверженных мучеников машинной преисподней, прониклась безграничным уважением к молодому пилоту, уверовала в его авиаторский дар. А ведь до последних дней мало кто из красинцев видел Бориса в деле. Его позавчерашнюю посадку многие считали само собой разумеющейся, естественной вещью. Всех удивляло в нем органичное сочетание удивительной деликатности, бесконечной вежливости, редкостной застенчивости, которые на первый взгляд, да и не только на первый, не вязались с его героической и не часто встречавшейся в те времена профессией, с твердостью характера, быстротой и верностью решений.

Журналист Миндлин, плававший на «Красине» в тот поход, всегда поражался какому-то благоговейному отношению всей судовой команды к Борису Чухновскому. Бывало, к примеру, так. Человек отбарабанил все, что ему положено по штату, и многое сверх того во время очередных и внеочередных авралов. Он кое-как дополз до своей узкой матросской койки. И сапоги-то стянул едва наполовину. Теперь ты его не трогай.

Но если скажешь:

— Это для Чухновского, для Бориса Григорьевича…

Все. Этот выдохшийся человек натянет свои сапоги, встанет, пошатываясь, еще не очнувшись от своего бездонного сна, и пойдет вкалывать опять, не спрашивая больше ни о чем.

Рудольф Лазаревич часто вспоминал одну из первых своих встреч с Чухновским — ровно четыре года назад, на Новой Земле.

Летом 1924 года Самойлович с тремя своими товарищами на беспалубном парусно-моторном боте «Грумант» вел геологическое исследование южного и восточного берегов Новой Земли. Однажды сентябрьским утром, завершив обход южного острова этой Земли, «Грумант» пришлепал к обсерватории Маточкина Шара. Самойлович разбил свой лагерь у радиостанции. Как-то к нему в палатку заглянул Чухновский. До того они лишь мельком раскланивались, когда вместе плыли на «Юшаре». Теперь довелось обстоятельно потолковать. Поначалу поразила Самойловича молодость пилота, за плечами которого, как оказалось, была гражданская война. Чухновскому в то время уже минуло 26 лет, но, худощавый и невысокий, он казался совсем юношей. Разговорившись тогда с ним, Рудольф Лазаревич скоро убедился, что этот юноша обладает достаточной волей, знаниями и опытом, чтобы стать выдающимся летчиком.

Поэтому Самойлович с полным одобрением встретил Чухновского на «Красине» в качестве члена руководящей тройки экспедиции и начальника ее летной части.

…Темная точка самолета уже скрылась за дальним облаком, провожавшие давно разошлись по своим делам. Рудольф Лазаревич медленно зашагал к ледоколу, поднялся в радиорубку. Здесь, рядом с комиссаром экспедиции и радистом, он провел затем долгие-долгие часы, самые тревожные за все недели похода, пока наконец радист не принял той самой знаменитой радиограммы Чухновского.

…А «красный медведь» шел на восток. Уже на высоте 60 метров встретили туман, но быстро прошли его. Борис, не отрываясь, смотрел вниз. Всего лишь двое суток минуло со времени его пробного вылета, а какая разительная перемена! Тогда льды казались сжатыми, а сейчас преобладают отдельные куски крупно битых полей. Конечно, эти ледяные куски еще велики, не совсем разъедены теплом, течением и ветрами, но насколько же больше стало черных трещин, разводьев и полыней! Тут-то «Красин» наверняка пройдет.

Прошло несколько минут после взлета, а Борис уже решил: пусть погода и не совсем хороша, даже далеко не хороша, они полетят туда, где, по последнему сообщению, полученному 6 июля, должна находиться группа Вильери.

А, собственно, почему не лететь? Да, конечно, слева по курсу, на севере, туман стоит стеной. Над самолетом — тоже. Но на юге, справа, отчетливо виден берег Шпицбергена. Образовалось что-то вроде коридора, которым и может идти в своем поиске самолет.

Чухновский повел машину по этому коридору.

Льды, льды и льды… Кто сказал, что они однообразны? Причудливы очертания каждой льдины. Они перерезаны трещинами, окружены полыньями и разводьями. Полыньи и разводья сверху кажутся совершенно черными. Лед — то покрытый снегом, то оголенный. И голубые торосы. А на льдинах — различные по размеру, форме и цвету, преимущественно черные, точки и пятна. Откуда они, эти пятна, в безжизненной пустыне? Это могут быть тюлени, или камни, или комки земли, оторванные вместе со льдом от берегов, или бурые следы лежки морского зверя. Попробуйте обнаружить здесь человечьи следы! Не потому ли шведские летчики много раз пролетали над «красной палаткой» и не могли увидеть лагерь?

«Красный медведь» подошел к тому месту, где, по расчетам, четыре дня назад находилась льдина Вильери. Теперь здесь на большом расстоянии чернела только чистая вода. Искать на воде при нынешней видимости — занятие наверняка бесполезное. Поэтому Чухновский передал на ледокол в 18 часов 18 минут:

Возвращаемся обратно возвращаемся обратно

В радиорубке «Красина» Самойлович и Орас огорченно переглянулись: льдины Вильери, выходит, не нашли…

Еще на подходе к тому месту, где предполагалось увидеть итальянцев, Чухновский заметил между островами Карла XII, Фойн и Брок довольно плотные ледяные поля. Вероятно, их отнесло сюда от северных берегов Шпицбергена. Именно здесь стоило поискать группу Мальмгрена. Мог оказаться в этом районе и капитан Сора, который вышел на поиски шведа со своими товарищами уже давно и три недели не подавал никаких вестей. Уже считалось, что эта группа погибла или в лучшем случае находится в критическом состоянии.

Поэтому на обратном пути Чухновский стал прочесывать этот район, идя от острова Фойн к северу. Под самолетом показались разреженные льды.

Прошло несколько секунд, и в кабину пилота протиснулся невероятно возбужденный Шелагин, дернул Бориса за руку и прокричал, заглушая гул моторов:

— Внизу люди!.. Несколько человек!..

Снизились, сделали круг. Ничего похожего на людей. Правда, видны какие-то темные пятна. Пригляделись. Нет, несомненно, лежка тюленей.

Смущенный Шелагин вернулся на свое место.

Невдалеке от острова Карла XII поморские глаза Шелагина снова увидели темные пятна на льду. Теперь Андрей не спешил поднимать тревогу. Пятна ближе… Вот совершенно ясно виден человек, размахивающий двумя флагами. С воплем «Люди!» Шелагин опять бросился к пилоту. Верно, теперь людей заметили все, но каждый по-своему. Видимость плохая, освещение почти сумеречное, туман быстро снижается, самолет идет на высоте ста метров.

Алексеев различает двух человек, стоящих почти рядом, а на некотором расстоянии — что-то неподвижно лежащее на льду. Блувштейн заметил три темных пятна, а Страубе — две фигуры.

Внимание Бориса в это время целиком поглощено одной заботой: удержать в поле зрения льдину, не выпустить ее, запомнить ее очертания. Он видит одного человека, стоящего на льдине и машущего рукой. Около него двигается какое-то существо значительно ниже ростом.

Всем ясно одно: это группа Мальмгрена,