В дерзновенном полете - Святослав Филиппович Виноградов

чурками и оказались. Только наши и могли спасти…

— Не в том дело, Георгий, что чурки, — сказал Чухновский. — У нас главная линия с самого начала оказалась верной — мощный ледокол плюс самолет. А еще лучше так сказать: корабль, самолет, радио и люди. Вот наш монолит. Причем все люди, без исключения. От нашей уборщицы Ксении, скажем, или того же Миши-буфетчика до Эгги и Самойловича. Все работали как одержимые. Это можем только мы, советские. Впрочем, бахвалиться и нам рановато. Всего полдела сделали. Еще Амундсена и Алессандрини надо найти. А это, друг Джонни, куда сложнее.

— Найдем, — авторитетно заверил Блувштейн.

— Должны найти. Обязаны. Но дело это не простое. — Борис, как всегда, говорил медленно и тихо. Когда задумывался, две морщинки пересекали его чистый мальчишеский лоб. — Вильери искали, имея с ним радиосвязь. О Мальмгрене знали, откуда и куда он направился. А об Амундсене — почти ничего. О группе Алессандрини — лишь приблизительное направление. Самолет тут вот как нужен. Так что не горюйте, Вилли, вам еще снимать да снимать.

Ледокол все ближе подходил к мысу Вреде, и радиопереговоры велись чаще. Командование судна беспокоила ледовая обстановка, усложнявшаяся по мере приближения к суше, особенно в связи с тяжкими повреждениями «Красина». Чухновского одолевали заботы о самолете. «Красный медведь» пока беспомощен. Вдруг льды задержат ледокол надолго? Может, начать ремонт на льду?

Пилот радирует Самойловичу:

Предполагаю что по состоянию льда удобнее всего к нам подойти с севера от Северо-Восточной Земли тчк Просьба когда движение там будет затруднено выслать по льду 20 человек лыжами шасси запасные полуоси хвостовую лыжу тонкий трос домкраты девять брусков стальной трос проволоку два деревянных винта доски гвозди и плотника остальная мелочь по указанию Федотова

В полдень 15 июля ледокол, приближаясь к Кап-Вреде, вошел в вязкий лед. Движение замедлилось. Летчик сообщает по радио, что он видит корабль. Комиссар экспедиции Орас вызывает Чухновского:

Орас. Каков ваш пеленг на нас? Чухновский. Наш пеленг на вас примерно 85 градусов, расстояние 10 миль.

Орас. Глубина у нас 90 сажен. Пробиваемся— идем вперед. По исчисленному месту до вашей точки 6 миль.

Чухновский. Находимся в одной миле от берега около глубины 101 по карте № 303.

Орас. Зажгите что-нибудь! Пускайте дым!

Чухновский. Через пять минут пускаем ракету. Приступаем к устройству костра.

Орас. Каков лед в вашем районе?

Чухновский. Лед 80 сантиметров.

Орас. Лед битый или сплошной?

Чухновский. Лед берегового припая с мелкими торосами до метра.

Устроить костер удалось не сразу: не из чего. Нашелся Шелагин. Обе оленьи шкуры облили бензином, маслом и подожгли.

Кое-как на «Красине» разглядели этот дымок и темное пятнышко самолета у берега.

А ледоколу все труднее. Опять удары по льду с разбегу, перекачка воды в цистернах, частые промеры глубин.

— Не могу же я карабкаться на берег, — невозмутимо объясняет бесконечные остановки капитан Эгги.

Радист Юдихин и корреспондент «Комсомольской правды» Кабанов вызываются на лыжах пройти в лагерь Чухновского. Их быстро снаряжают. Кок только что испек вкусные московские пирожки, захвачена фляжка спирта.

Самойлович посылает записку:

Дорогие друзья!

Приветствую вас. Нам дальше идти трудно — боимся за руль и лопасти. Можете ли самостоятельно подойти самолетом и надо ли вам что-либо помимо того, что написано было в депеше? Будем слушать радио.

Жму ваши руки. До свидания.

Ваш Р. Самойлович.

Посланцы команды спускаются на лед, встают на лыжи и быстро устремляются к берегу.

Корабль останавливается километрах в двух от самолета.

Чухновцы неотрывно следят за ним. Но тут со стороны берега показываются люди, тянущие нарты. У Чухновского заходится сердце: Амундсен? Алессандрини? Он бежит навстречу, подбирая полы кожаного пальто. Нет, конечно, не Амундсен, да и не Алессандрини. Трое молодых смуглых ребят. С ними высокий рыжеватый пожилой мужчина лет под пятьдесят. Так это же, наверное, с «Браганцы»! Так оно и есть. Норвежец Яльмар Нойс, знаменитый на Шпицбергене охотник, и три итальянских альпийских стрелка — Альбертини, Маттеода и Гвиальди.

Чухновский хорошо владеет французским и немецким.

Начинается оживленный разговор, в котором перемешиваются русские, норвежские, итальянские, немецкие и французские слова.

Ребята с «Браганцы» за сорок часов нелегкого пути проделали сорок километров от своего судна до Кап-Вреде. Им долго пришлось обходить канал, пробитый «Красиным» во льдах. Но вот они здесь и счастливы помочь знаменитому русскому летчику и его славным товарищам.

Борис и его команда тронуты и крепкими рукопожатиями благодарят своих новых друзей. Вилли, конечно, уже давно крутит ручку кинокамеры.

Альпинисты, как их тут же окрестили чухновцы, подтаскивают нарты и выгружают все — шоколад, сухари, консервы, спальные мешки…

— А соль есть? — интересуется Алексеев.

Чухновский на французском и немецком повторяет вопрос. Шелагин иллюстрирует характерными движениями пальцев.

— Нет, нету соли, — отвечает сконфуженный Нойс.

Чухновцы заразительно смеются.

— Кажинный раз на этом самом месте, — говорит Алексеев.

С моря подходят двое на лыжах. Начинается веселая кутерьма: это красинцы и их встречают как родных.

— Радист Юдихин, журналист Кабанов с «Красина», — представляет пришедших Чухновский Нойсу и итальянцам.

— Население Кап-Вреде за 30 минут возросло на 120 процентов, — торжественно констатирует Джонни.

— Отметим это и ликвидацию лагеря Чухновского заодно, — произносит Юдихин. — Дай бог и два оставшихся тоже быстро ликвидировать.

Радист извлекает из рюкзака фляжку со спиртом и тщательно завернутые, еще теплые пирожки.

Потом все вместе идут к ледоколу. Идти не так трудно, лед довольно ровный.

Экипаж радостно встречает летчиков и посланцев «Браганцы». Ксения тихо голосит в толпе:

— Какие же они худые и грязные!..

— Никаких докладов! — Самойлович обнимает Чухновского. — В первую голову душ и обед. Вас и Андрея Степановича Цаппи просил сразу же зайти к нему в лазарет.

Чухновский и Шелагин спускаются в маленький корабельный лазарет, куда помещены Цаппи и Мариано. Санитар Щукин деликатно остается у входа. Итальянцы уже знают, кто пожаловал к ним. Недвижный Мариано лежит на койке и; протягивает навстречу русским исхудалые руки. Цаппи, румяный и здоровый, одетый в штатский костюм, обнимает Чухновского, целует его, стремительно выпаливая что-то на своем горячем итальянском языке. Потом, показывая глазами на Шелагина, спрашивает:

— Lui е ufficiale?[7]

Чухновский не может понять, в чем дело.

— Lui е ufficiale? — повторяет настойчиво и нетерпеливо Цаппи.

— Ах да, конечно, командир, офицер, — кивает утвердительно Борис.

Тогда Цаппи подходит к Андрею и целует его. А Чухновский нагнулся над койкой Мариано и осторожно пожал его протянутые горячие руки, глядя на лихорадочные глаза больного, из которых катилась одна слеза за