Маленькая ручка - Женевьева Дорманн

С течением времени Перинья действительно разнообразил свою деятельность. Помимо разведения племенных жеребцов (некоторых он отправлял на бега в Отей и Шантильи) он владел молочной фермой в Оже, кузней, акциями в различных казино на нормандском побережье, а в Мон-Сен-Мишеле — несколькими лавками сувениров, которые заказывал в Тайване. Ко всему этому добавились строительная фирма в парижском регионе и проект завода сельхозпродуктов для экспорта в развивающиеся страны. Все, к чему прикасался Перинья, превращалось в золото.

Вот почему выбор Жозианы Пенто, не собиравшейся долго засиживаться в отцовском кафе, очень скоро пал на Перинья, который, несмотря на свой возраст, был в ее глазах самым что ни есть прекрасным принцем. И в конце концов, этот старый холостяк, возможно, не был таким уж убежденным.

И действительно, не был. Первая усталость, пришедшая с пятым десятком, сделала для него желанной мирную сидячую жизнь у семейного очага. Жозиана забавляла его, и, польщенный восхищением, которое питала к нему эта молодая девица, он не замедлил проникнуться к ней обожанием. Как и он, она была не белой кости, и они понимали друг друга с полуслова — рыбак рыбака видит издалека, — в равной степени любили хорошую еду и плотские утехи — то, что Жозиана кратко и четко называла «жрачкой и спячкой», — смех и увеселения. Жерар Перинья прозвал ее Козочкой и, стало быть, на ней женился.

Уверенность в завтрашнем дне, обеспеченная браком по расчету и по любви, преобразила Козочку. Дочь трактирщика, произведенная в замковладелицы, балуемая щедрым мужем, вдруг получившая неограниченный кредит для удовлетворения своих мечтаний и фантазий, предалась им с исключительной энергией. Потребовалось всего несколько месяцев, чтобы эта девушка, никогда не бывавшая дальше Вира, превратилась в красотку международного класса, ладно сложенную, завернутую в шелка и норку, — приятственное создание, окутанное парами «Шалимара», с расхристанным декольте — Господи Иисусе Христе! — размалеванное, как матрешка, с волосами более яркого цвета, чем у мисс Блэндиш, на каблуках-ходулях, на которых она, покачивая задом, несла свою фигуру женщины-вамп, — было от чего сойти с ума прохожему, долгое время провожавшему ее глазами, что в Аржантане, что в Париже. И Жерар Перинья, под руку с Козочкой, лопался от гордости. Она была самой красивой из его кобылок, живая эмблема его успеха. Он увешивал ее драгоценностями и бесценными безделушками. Малейший ее каприз был для него властным повелением, которое он спешил с радостью исполнить. Она поражала его также растущим авторитетом в его жизни, способностью к принятию решений и организации. Так в мгновение ока замок Ла Фейер был окончательно отделан ее заботами. Ничто не казалось ей чересчур прекрасным, чтобы украшать многочисленные комнаты, до сих пор почти лишенные мебели. Молодая госпожа Перинья, охваченная неутолимой жаждой приобретения, опустошила антикварные лавки в регионе, чтобы собрать в Ла Фейере кровати под балдахинами. Руководствуясь принципом «бери что подревнее, не прогадаешь», она накупила мебели в неоготическом стиле и копии Директории, сельско-буколического и омоложенного Луи XVI, перетянутого шотландской тканью (по рекомендации журнала о внутреннем убранстве, на который она подписалась). С непревзойденной беззастенчивостью Козочка, этот гений преобразований, уродовала старинные сундуки, чтобы поместить в них телевизоры, отпиливала ножки у комода эпохи Регентства, чтобы сделать из него бар, или размещала этажерки для цветов в старинных биде. «Пусть мебель старинная, — говорила она, — но не бросаться же ради этого современными удобствами».

Поэтому в ванной комнате со стенами из небесно-голубого фаянса, украшенными фризом из позолоченных раковин гребешков, воцарилась гигантская ванна из черного мрамора, в которую входило по меньшей мере триста литров воды, бившей благодаря специальному механизму, если угодно, ключом. Позолоченные металлические краны составляли ансамбль с люстрой, крючками для полотенец и опорой душевой кабинки из темного стекла, верх которой украшал пухлощекий Амур с полными руками виноградных гроздьев.

Только спальня хозяев выбивалась из старинного стиля. Козочка, без ума от эротической и роскошной жизни своего кумира, Мэрилин Монро, выписала себе из Парижа голливудскую кровать, огромную и круглую, установленную на невидимой оси, на которой она медленно вращалась, когда это было необходимо, если нажать на потайную кнопку. Покрытая толстой розовой норковой шкурой, кровать цвела в центре спальни, как огромная гортензия, поставленная на пушисто-молочный палас с длинным ворсом, в который ноги погружались по щиколотку. Если не считать диковатого кресла, затянутого тканью, имитирующей шкуру пантеры, единственным предметом мебели в спальне был туалетный столик звезды экрана; зеркало из венецианского стекла освещалось множеством маленьких лампочек в виде роз. Также розовые прожекторы перекрещивали перекидываемые через комнату лучи регулируемой яркости и отражались в зеркалах с медно-красными отсветами, покрывавших стены до самого потолка.

Великий Перинья, с детства привыкший к более грубым и более устойчивым ложам, чем эта вращающаяся кровать, не выказал большого восторга, когда впервые ее увидел. Ему никогда бы не пришло в голову купить такую штуковину по той простой причине, что он даже не знал, что такое бывает. Но раз эта кровать нравилась Козочке, он растягивался на ней по вечерам, и вдоль и поперек, утомленный своими трудовыми буднями, пока Козочка порхала в корсете по белому паласу.

В этой комнате любви и была зачата Каролина, которая еще больше, чем лошади, замок и сама Козочка, монополизировала впоследствии любовь своего отца. Имя ей выбрала Козочка из-за толстого романа, пользовавшегося большим успехом, — «Дорогая Каролина» — единственной книги, прочитанной Козочкой; автора этого романа, Сесила Сен-Лорана, которого она считала американской романисткой, она превозносила, упоенно повторяя: «Что за талант у этой женщины!» И сентиментальная Козочка наградила свою дочь еще именами Мэрилин — в честь Монро и Полетты — в честь собственной матери, обвиненной в шашнях с фрицем и умершей от стыда в 1944 году, после того как ее публично остригли наголо, раздели и вываляли в дегте и перьях бравые городские патриоты на разрушенной площади нерушимой Часовой башни в Вире. Козочка, которой тогда было десять лет, так никогда полностью и не оправилась от этого события.

Жерар Перинья сначала был очень разочарован тем, что его Каролина-Мэрилин-Полетта — девочка. Запоздалое отцовство принесло бы ему радость, если бы родился наследник, тем более что у Козочки, пылкой любовницы, но плохой племенной кобылки, роды прошли очень тяжело и наверняка не будет другого ребенка. Он быстро утешился, глядя, как дочь растет — такая живая, такая ласковая и, честное слово, очень красивая. По обоюдному согласию супруги Перинья решили сделать из нее принцессу и дать ей то, чего ни у того ни у другой не было в детстве: не только образование, но и воспитание.

Вот почему Каролина с восьмилетнего возраста, несмотря на причитания ее няни Фафы, была помещена в пансион доминиканок в Кутансе, куда отправляли дочерей сливки общества Нижней Нормандии. Там мадемуазель Перинья обучилась хорошим манерам, латыни, игре на фортепиано и ритмичным танцам.

На выходные и каникулы она возвращалась в Ла Фейер, где отец брал ее с собой на долгие прогулки верхом. Эти прогулки они страстно любили, и женоненавистник Перинья был вынужден признать, что его дочь на лошади силой и выносливостью не уступит парню. Под его руководством Каролина провела многие часы в манеже, пока не стала держаться в седле, как влитая. Очень скоро вольты, гарцевание, вздыбливание уже не были для нее секретом. Козочка, боявшаяся лошадей, была ни жива ни мертва и цепенела от ужаса, когда ее дорогая Каролина лихо вскарабкивалась на лошадь и помыкала этим животным, на котором выглядела блохой, заставляя его прыгать, брыкаться и танцевать. Каролина смеялась над испугом матери, с легкостью переходила с иноходи на переменный шаг, с рыси на галоп. На пятнадцатилетие отец подарил ей молодого рыжего коня, специально объезженного для нее, послушного руке, но с крепкими ногами. Он поставил условие, что она, находясь в Ла Фейере, будет заботиться о нем. Возвращаясь после своих скачек, мадемуазель Перинья превращалась в конюха и мыла своего коня, протирала соломенным жгутом, чистила скребницей, пока его шкура не становилась сухой.