Эвис: Заговорщик - Василий Горъ

class="p1">— Да что тут понимать? Меня затолкали в карету чуть ли не за спиной отца в тот момент, когда он обсуждал с моим женихом поставки какой-то ткани. А значит я, куда-то пропав, сорвала их планы, где-то шлялась больше десятины, а потом имела наглость вернуться домой! Да еще с изуродованным лицом и рукой в лубке!

— Но ты же не перестала оставаться их дочерью?

Майра горько усмехнулась:

— Арр, ваш род действительно Странный: нас, девушек, считают товаром все, включая родителей. И даже обучение воспринимают, как вложение средств, которое повышает стоимость этого товара, и которое обязано приносить доход!

— Бред!

— Бред⁈ Меня держали в девках до девятнадцати лет, так как союз с теми, кто просил моей руки до этого, казался отцу невыгодным или предлагаемые за меня суммы были слишком маленькими! А незадолго до моего похищения он, наконец, сподобился договориться с одним из самых богатых купцов Ченга. Еще бы — продажа меня в пятые меньшицы давала возможность открыть пару лавок еще и в этом городе. Свадьбу решили играть через месяц после заключения договора. Чтобы не терять времени впустую, папа купил два места на новом рынке, поставил срубы и забил их товаром. А тут я куда-то пропала и разрушила все его планы…

— Чем разрушила-то?

Она посмотрела на меня, как на юродивого:

— Отец дал слово, что отдаст замуж свою дочь. Дочь пропала. Значит, помолвка сразу же расторглась, а лавка и товар остались жениху, чтобы тот молчал!

— С этим более-менее понятно. Но убивать-то зачем?

— Если меня не видят соседи, значит, свадьбу сыграли чуть раньше, чем собирались, я сразу же уехала к мужу и У ОТЦА ВСЕ ХОРОШО! Зато если я вернулась домой, да еще с разбитым лицом, значит, супруг меня избил до полусмерти и выгнал! А за что девушку выгоняют из дому сразу после свадьбы⁈

— Но ведь ссильничать-то тебя не успели! — с хрустом сжав кулаки, рявкнул я.

Майра горько усмехнулась:

— Да всем плевать, ссильничали меня или нет! Купцы ведут дела только с достойными, то есть, с теми, кто доказал, что ему можно верить на слово! А как верить на слово тому, кто не смог правильно воспитать собственную дочь⁈

Несмотря на то, что все это рассказывалось тихим голосом, в глазах девушки бушевал такой пожар из чувств, что я испугался. Нет, о том, что она не раз и не два помогала мне справиться с отчаянием, и поэтому надо бы ответить тем же, я не вспоминал. Просто почувствовал, насколько ей больно, и, неожиданно для самого себя приподнял правую руку. А Майра, не задумавшись ни на мгновение, тут же скользнула под нее и уткнулась носом в мою грудь. Правда, даже после этого все равно нашла в себе силы завершить свои объяснения:

— В общем, мать, которая готова за свою дочь на все, что угодно, мне нравится намного больше, чем такие родители, как мои…

Трясло ее жутко. Поэтому я прижал ее к себе и начал ласково поглаживать по волосам и спине:

— Я не считаю тебя чудовищем! И во многом понимаю арессу Тинатин. А еще и сам не так уж и сильно следую этим самым неписанным законам, которые, как оказалось, определяют жизнь не только благородных, но и купечества. Посуди сама: я — арр из пусть и Странного, но Старшего рода. Но мне плевать, что ты купеческая дочка, Генор простолюдин, а Рык вообще пес: я считаю вас частью своей семьи и готов ради вас на все!

— Я почувствовала ваше отношение к ним еще тогда, когда вы меня лечили… — еле слышно прошептала Майра. — Потому, сбежав из дому, пришла к вам. И лягу костьми, но сделаю все, чтобы всегда быть рядом.

— Знаешь, каждый раз, возвращаясь из Дуэльной школы, я стараюсь подойти к особняку с подветренной стороны, чтобы издалека унюхать запах твоей выпечки… — продолжил я говорить, ибо девушку продолжала колотить нервная дрожь. — У забора меня всегда встречает счастливое повизгивание Рыка. Потом, если Генор не спит, я радуюсь его рукопожатию и довольному кряхтению. А когда во двор выбегаешь ты, все то, что меня волновало до этого момента, словно на время отодвигается, а на душе становится тихо и спокойно.

— Мне тоже спокойно, когда вы дома… — шмыгнув носом, призналась она. — А когда вас нет, я не нахожу себе места…

— Кстати, Майра, у меня к тебе важное поручение! — предельно серьезным тоном сказал я, наткнувшись взглядом на аккуратно заштопанную дырку на ее порядком истрепавшемся платье. — Эта охота выдалась очень удачной, и даже с учетом того, что пятьдесят золотых придется отдать ростовщикам, денег останется порядочно. Поэтому сегодня, когда я уйду на вечернюю тренировку, ты отправишься по лавкам. Одеваться…

Что меня всегда восхищало в Майре, так это непоколебимая уверенность в моем праве распоряжаться ее судьбой. Любое приказание, совет или даже намек она принимала и душой, и сердцем, не оставляя в них ни уголочка для сомнений. При этом назвать ее глупой или наивной у меня бы не повернулся язык — девушка обладала очень острым умом, и в житейских вопросах часто находила правильные решения куда быстрее меня. Кроме этого, меня поражала ее способность мгновенно перестраиваться на рабочий лад с любого другого, невероятная обстоятельность и предельная добросовестность. Говоря иными словами, в каком бы настроении бы ни находилась Майра, почувствовав в моем голосе серьезные нотки, она тут же забывала про грусть, усталость или веселье и тут же вслушивалась в то, что я говорю. А когда я заканчивал озвучивать свои мысли, сначала досконально обдумывала, как максимально быстро и с наилучшим результатом добиться того, что мне требуется, а уже потом принималась за дело со всем пылом своей души. И всегда добивалась именно того результата, которого я ждал.

А еще Майра как-то умудрялась чувствовать самые незначительные оттенки моего настроения. И не только чувствовать, но и находить идеальные способы возвращать мне утерянную веру в себя, мягко гасить раздражение или злость. Да что там злость — через два месяца после ее недолгого ареста, в середине зимы, когда основная масса благородных разъехалась по манорам, а разбойники отправились проедать награбленное за теплое время года в города, я очередной раз оказался на грани потери лица. Тогда, промотавшись по лесам десятины четыре и не заработав ни золотого, я вдруг понял, что до весны мы не