Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова

середину попала немецкая бомба. Школу отремонтировали светлым кирпичом. Позднее её оштукатурили, и заделанной раны стало не видно. Одно время директором школы был Н.И. Букин, которому принадлежат слова известной песни «Прощайте, скалистые горы…».

Я пришла. В школе никого не было. Побродила по первому этажу, дёргая за ручки всех дверей. Одна дверь оказалась незапертой. Это была учительская. Там тоже никого не было. Дверь из неё вела в кабинет директора. Постучавшись, вошла. Поздоровалась. За столом сидел строгого вида мужчина, с копной вьющихся рыжих волос на голове, с пронзительным взглядом из-под рыжих бровей, слегка крючковатым носом. Это был директор – Михаил Андреевич Погодин. «Здравствуй, – сказал он. – Зачем пришла?» «В школу записаться», – пропищала я, умирая от страха. «Ну проходи», – подозвал он меня к столу. Спросил имя, фамилию, адрес, кто родители. Записал и сказал, чтобы я приходила 1 сентября в 1 «А» класс. Домой я летела как на крыльях, очень гордая своей самостоятельностью!

Михаила Андреевича – яркого, остроумного человека, уважали, но и побаивались. Директорская квартира была на первом этаже школы, и, когда Михаил Андреевич, высокий, немного сутулый, во время перемены шёл по школьному коридору, его рыжую голову было видно издалека. Нередко он останавливал какого-нибудь нерадивого ученика и затевал с ним разговор. Часто это была выволочка, но какая! Спектакль, который стоило посмотреть! К месту представления сбегались все, кто был в коридоре. Публика, тесным кольцом окружив действующих лиц, весело смеялась! Не знаю, как старшие, а младшие классы просто благоговели перед ним. Школа была одной из лучших в Мурманской области. Видимо, поэтому через несколько лет Михаила Андреевича перевели на работу в Мурманск. Там он возглавил институт усовершенствования учителей. Все последующие директора даже близко не приближались к тому уровню авторитета, каким пользовался Михаил Андреевич Погодин. Школа уже много лет носит его имя.

Итак, я стала первоклассницей! Ни меня, ни моих одноклассников никто в первый раз в школу с цветами не провожал, да и потом тоже в школу за ручку не водили, хотя до школы было довольно далеко – больше двух километров. Зимой, в темень, надо перевалить через сопку, волоча по снегу портфель и увязая в сугробах, которые намело за ночь, зайти за подружкой Галей, потом преодолеть тот самый длинный деревянный мост, а там ещё полкилометра вдоль озера – и школа. Зимой мы носили валенки, на которые натягивали штанины шаровар, чтобы в валенки не набивался снег. Весь день в школе проводили в валенках – сменную обувь ввели в школьный обиход, когда я училась в старших классах. Занятия в школе отменяли в случае штормового предупреждения (значит, жди пурги) или при морозе больше 25 градусов. Во время пурги приходилось сидеть дома, а в мороз все с радостью бежали кататься с горок!

Иногда возвращались из школы коротким путём через Подплав, т. е. по пирсу, к которому были пришвартованы подводные лодки. Тогда Подплав ещё не был отгорожен от города высокой металлической решёткой, и дорога домой была очень интересной. У пирса стояли боевые лодки времён Великой Отечественной войны. У многих из них спереди на рубке во всю её высоту была нарисована красная звезда с кругом в центре. В круге стояла цифра – столько побед над врагом одержала лодка. Лодки часто менялись: одни уходили в плавание, другие возвращались. Мы знали бортовые номера лодок, у которых было больше всего побед, и радовались, когда снова видели их у пирса.

Первой моей учительницей была Анна Николаевна, худая, высокая брюнетка с правильными чертами лица, прямым тонким носом и тонкими губами. Тёмные волосы волной спускались на лоб, далее на левый висок, прикрывая большое родимое пятно. Ей было, наверное, около пятидесяти лет. Она жила с братом в небольшой комнате, в которой стояли две узкие солдатские кровати, покрытые простыми тёмными байковыми одеялами. У окна стоял стол, в углу – простой шифоньер. Очень скромная обстановка.

Анна Николаевна всегда носила тёмно-синий простой костюм. По торжественным случаям надевала белую блузку или платье из тяжёлого шёлка тёмно-синего цвета в мелкий белый горошек. На ногах у неё были видавшие виды чёрные лаковые туфли на небольшом каблуке, с острыми носами. Застёгивались они на пуговицу. Такие туфли носили во времена НЭПа.

Анна Николаевна была строгой учительницей. Если у неё и были любимчики, она этого не показывала. В школе время от времени случались комиссии, и какой-нибудь ревизор сидел в классе на последней парте. В такие моменты было жаль нашу учительницу. Когда она вызывала ученика к доске, а тот, не дай бог, начинал мямлить, запинаться, заикаться или, хуже того, вообще замолкал, Анна Николаевна покрывалась ярким румянцем, шевелила губами, пытаясь на расстоянии внушить ученику забытый им текст, подавалась вперёд, приподнимаясь на носки. Она переживала так, как будто от балбеса, стоящего у доски, зависела её жизнь. А может быть, так оно и было. Мы заражались её волнением, и в эти минуты так хотелось засветить в лоб дубине-ученику, который простые вещи не может запомнить, подводит класс и Анну Николаевну!

Во втором классе нас приняли в пионеры. Принимали очень торжественно на сцене Дома офицеров. Тогда он ещё назывался по-старому: Дом Красной Армии и Флота – ДКАФ. Мы очень волновались, стоя на ярко освещённой сцене перед полным залом учеников. Домой я возвращалась по пирсу через Подплав. Была зима, но я расстегнула верхние пуговицы пальто и выставила галстук, чтобы все видели: идёт пионерка! Думаю, никто на галстук не обращал внимания, но тогда мне казалось, что все на меня смотрят.

Первоклассница Лия. 1950 год

Первый класс с учительницей Анной Николаевной. 1950 год

Вскоре галстук послужил мне лечебным средством. Я заболела рожистым воспалением лица. Два горячих пятна пламенели на щеках по обеим сторонам носа. Была зима. Меня лечили, облучая лицо ультрафиолетом. На время пя́тна исчезали, но, стоило мне один раз сходить в школу, как они с новой силой появлялись вновь. Бабушка говорила: «Надо идти к Горошихе». Родители сопротивлялись, но, видя, что лечение не помогает, сдались. Вооружившись тридцатью рублями, бабушка повела меня к Горошихе. Та жила в одноэтажном бараке между Старым и Новым Полярным, в чистенькой комнатке. Легендарная Горошиха оказалась маленькой, аккуратненькой, говорливой старушкой и, как я теперь понимаю, хорошим психотерапевтом. Она нам долго рассказывала, как на днях заговорила грыжу у новорождённого и другие случаи, когда