Краткая история цинизма - Александр Невзоров

Иппология (наука о лошадях) совершила ряд открытий крайне неприятного для «лошадников» характера. Выяснилось, что в так называемом конном спорте и во всех смежных с ним дисциплинах нет никакого «союза лошади и всадника». Есть дикое по силе болевого воздействия принуждение, истязание лошади. Есть мобилизация всех самых отвратительных качеств человека. И ничего более. Все прочее — розовая литературщина, вымыслы и «словеса». Грубо, но прямо говоря, все прочее — это вранье заинтересованных лиц. Заинтересованных в том, чтобы им не мешали развлекаться. И ничего более.

Выяснилось, что конный спорт спортом как таковым считаться не может. Почему, спрашивается? Дело в том, что спорт — это преодоление себя самого, это собственный пот, собственная кровь, а конный спорт — это обычная паразитация на физических возможностях другого разумного существа, совершенно не согласного заниматься спортом и принуждаемого к этому побоями, болью и спецсредствами. Те, кто почище, поблагороднее, подобрее и пограмотнее — такие как Аня Андреева, — восстали против «конного спорта» и против тех забав, которых можно достичь только истязаниями лошади.

Те, кто позлее, поневежественнее и хочет забавляться с лошадьми ценой здоровья и жизни лошадей по всем правилам биофашизма, такие как девочки-спортсменки, избивавшие всемером Аню, ненавидят первую категорию всем сердцем и, когда соотношение сил оказывается 7:1, нападают. Нынешний «Эквирос» — это, конечно, очень мутное зеркало Лошадиной Революции. В нем больше отражается только вторая сторона. Да, там есть все, что полагается… и на манежиках «Эквироса» персонажи ночного лошадиного кошмара сменяют друг друга. Маленькие девочки из конно-спортивных секций (типа череповецкой) оживленно покупают новенькие «даунки», пискляво выясняя друг у друга, каким железом лучше «любить» лошадь. Ожиревшие распальцованные дядьки-«половики» (любители конного поло) душат несчастных корреспондентов тысячедолларовыми подробностями своей амуниции, упирая на исключительную элитность и эксклюзивность свинства, которому предаются. Лошади «половиков», являющие собой коллекцию самых диких травм, избитые деревянными «молотками», с отечными ногами и разбитыми холками — парятся возле ангара. Рвут лошадям рты бутафорские казачки, лупят хлыстиками зачуханных пони детки, очень похожие на сбежавший из цирка коллективчик озлобленных лилипутов. Все, как полагается на конном празднике. Все, да не все…

Ощутима сильная нервозность. Бьют с опаской и оглядкой, как-то без былого удовольствия, скалясь и озираясь. Забавно, что устроителям «Эквироса» везде мерещатся революционеры с фотоаппаратами, которые всю эту мерзость фиксируют. Секьюрити как напряглись в первый день «Эквироса» в ожидании мифических акций, так до сих пор и не выдохнули. Их крепко накрутили в конторе выставки, но толком про Лошадиную Революцию ничего не объяснили. Только сказали, что такая есть и с ней надо бороться на отдельно взятом «Эквиросе». В отставных мозгах бывших полковников слова про Лошадиную Революцию преобразовались в нечто страшное. Самые ретивые принялись обыскивать денники, чтобы выяснить, не припрятаны ли там, в опилках, наганы и нелегальная литература. В общем, съезд крыш — самый полный.

Кстати, о детках. Отдавая детку в конно-спортивную секцию, туда, где проблемы учат решать избиением, не надейтесь, что детка никогда не применит эти знания в совершенно другой сфере. Например, в отношениях с родителями. Или с другими детками, как это блестяще продемонстрировали череповецкие спортсменки.

Публикуется по: Профиль. № 31 от 27.08.2007

Выяснено, что отсеченная способом гильотинирования голова (т. е. способом мгновенного и относительно чистого среза), вероятно, остается в сознании от 25 секунд до одной минуты. Помимо того, что этот факт придает самому процессу гильотинирования особую пикантность, он, согласитесь, чертовски занимателен.

Завораживающе-любопытны ощущения головы.

В реальности глаза казнимому завязывать практически никогда не удосуживались, следовательно, голова осознавала и видела момент своего отделения от шеи, момент окончательного расставания.

Затем следовал удар скулой или макушкой о кровавые доски эшафота, парочка переворотов в воздухе с мельканием неба и лиц толпы и еще один удар об осклизлые доски. Затем некоторая пауза… с возможностью созерцания рваных сапожек подбегающего мальчишки. «Эшафотные мальчишки» — санкюлоты, обслуживающие революционные казни, как известно, хватали упавшую голову за нос или ухо и с особой меткостью швыряли ее в корзину, уже полную голов.

Чем эффектнее мальчишка закрутил голову, чем ловчее попал в ивовую высокую корзину под эшафотом, тем больше ему доставалось аплодисментов и восхищенного рева толпы.

А для самой головы следовало влетание в корзину и падение на кучу других голов. Головы там были самые разные. Оскаленные, с закрытыми или выпученными глазами, с вываленными или закушенными языками, усатые, дамские, старушечьи и детские.

Вот на созерцание этих голов во всех подробностях у свежеотрубленной головы было предостаточно времени, не менее 15–20 секунд. И на полное, уже окончательное осознание ситуации. И на ее анализ.

Повторяю, по твердому убеждению физиологов и нейрофизиологов, все эти процедуры вполне отчетливо воспринимались головой.

Примерно те же ощущения ожидают и русских министров в ближайшие дни.

Каждому обитателю так называемого кабинета предстоит эта процедура. Каждый ощутит отделение своей головы, ее полет, приземление в корзину и прочие нюансы.

Ритуал «отставки кабинета министров» каждому из министров позволяет прожить волнующие и незабываемые минуты, быть очевидцем своего административного и номенклатурного гильотинирования.

Правда, в отличие от парижских эшафотов, все будет чуть-чуть иначе.

Кудрин, к примеру, уже закупил фломастеры и по утрам, перед зеркалом, напевая что-то из чукотского фольклора, философически и очень хладнокровно чертит на шее пунктирные полосы. То повыше, то пониже. Чувствуется, что привык человек руководить процессом, гильотинировался не раз, да и в общем знает, что кремлевские шутники в самый последний момент, за секундочку до полного выключения сознания, его-то голову из корзины точно выдернут и ловко пришьют обратно. (Если, конечно, мальчишка-санкюлот не поскользнется на кровавых досках указа о роспуске и не опоздает выхватить голову из корзины до того мгновения полной «отключки», когда медицина уже бессильна и даже доктор Сурков не поможет, несмотря на то что в ближайшее время должен получить полный контроль над лабораторией политической реанимации.)

А вот сельхозминистр грустит — точно знает, что уже не пришьют. А если и пришьют, то уже не ему, а в лучшем случае страусу из лелеемого им подмосковного хозяйства.

Говорят, уже ездил сельхозминистр к наиболее вероятному страусу в питомник и требовал от фермеров кардинального улучшения его жизни. Ознакомился, походил, понюхал, но остался, говорят, грустен. Даже размер его будущих яиц его не утешил.