Морской князь - Евгений Таганов

– А это для чего? – Рыбья Кровь указал на необычный надводный таран, что шел параллельно носовому подводному тарану.

– Это специальный бивень-шпирок для уничтожения весел противника, – матрос жестом показал, как данный шпирок ломает чужие весла.

Отныне Рыбья Кровь уже ни о чем другом не мог думать, как о захвате великолепного судна. И нет-нет да вспоминал о своем договоре с сыновьями насчет речной, а значит, и морской опричнины – хоть ты избегай слишком сильных пожеланий, ведь они могут и исполняться!

Минул месяц с момента пленения, и Дарника, освободив от колодки, назначили пентархом над пятью хазарами. Со строительством бревенчатых домов для стратиотов и утеплением замлянок было покончено, но иларх с навклиром постоянно находили ту или иную работу для гребцов. Когда в лагере совсем не было никакого занятия, гребцов отправляли таскать камни для оборудования по краям лощины сторожевых опорных гнезд. Впрочем, с наступлением устойчивых морозов большую часть дня гребцы, как и стратиоты, проводили в своих жилищах. Дабы избежать бунта команды, иларх разрешил пустить на изготовление одежды и обуви не только запасной, но и основной парус биремы, и теперь даже гребцы щеголяли в неуклюжих балахонах, сшитых из парусины и собственных одеял.

Наблюдая за жизнью лагеря, Дарник сделал неожиданное открытие: ромеи переносили тяготы зимовки гораздо легче, чем более выносливые уличи или хазары. Сначала он отнес это за счет лучшей одежды и кормежки, но, присмотревшись, понял, что дело не только в этом. Источник их стойкости был в их особой ромейской вере, вернее, в том, к кому именно были обращены их молитвы. Если уличи, сербы и хазары молились своим громовержцам, солнцедержателям и огненосителям, просто выпрашивая у них милости за принесенные богам жертвы или клятвенно обещая новые жертвы в будущем, то Богочеловек ромеев, который раньше представлялся Дарнику чем-то слабым и никчемным, даром что не сумел когда-то самого себя спасти от мучительной человеческой смерти, обернулся вдруг примером несгибаемости и высокотерпения. Получалось, что, обращаясь к нему, христианин поневоле преуменьшал для самого себя тяжесть своих телесных страданий и бесконечно верил, что вот-вот каким-то чудом они прекратятся. Как же хитро и прозорливо это у них придумано, думал Рыбья Кровь.

Не меньшее его одобрение вызывала и воинская дисциплина, присутствующая в ромейском лагере. Никакой распущенности, ни малейших споров и возражений, ни на вершок пренебрежения своими прямыми обязанностями. Ночные караулы, чистка оружия, ношение во время дежурств доспехов – все было на завидном воинском уровне. Точно так же никто из рядовых стратиотов не позволял себе жалоб и сетований: что ждет нас дальше? Как будем возвращаться домой? Останемся ли все живы? Было ли все это по какому-то особому чувству их самосохранения или благодаря впитанному с младых ногтей знанию о тысячелетних ромейских воинских победах, но это вызывало у князя большое уважение.

Понятна стала Дарнику и воздержанность ромеев по отношению к дарникскому войску. Они не боялись его – просто разведали, что там находится укрепленный стан, и решили, что лучше с ним не иметь никакого соприкосновения, и все. Точно так же равнодушно относились ромеи и к зимнику степняков, который они еще в начале осени обнаружили в пятнадцати верстах от берега моря. Мол, мы никого не трогаем и нас пусть никто не трогает.

Но однажды это спокойствие было сильно нарушено. Дозорные обнаружили двух всадников, издали наблюдающих за вытащенной на берег биремой и ее охранниками. Увидели чужаки сам ромейский лагерь или нет, было не совсем ясно, главное, что они не стали приближаться к биреме, следовательно, намерения у них самые враждебные, в этом ни у кого из ромеев сомнений не было. Следы лошадиных копыт по снегу вели в сторону зимника степняков, стало быть, не сегодня-завтра жди прибытия большого конного отряда. А что такое конники с луками для лагеря, не защищенного даже простым земляным валом?! Перестреляют в свое удовольствие, и никакого достойного отпора им не оказать. Размеры зимника, по данным лазутчиков, были неопределенны: с одинаковым успехом он мог выставить и пятьдесят, и двести всадников.

Единодушное решение иларха и декархов немало поразило князя: дождаться ветреной погоды, когда стрелы летят мимо цели, и самим напасть на зимник. А ветреная погода тут чуть ли не каждый день, поэтому все собираемся и в бой.

Рыбья Кровь не мог поверить своим глазам и ушам. Любящие побеждать противника с помощью денег и чужих мечей ромеи повели себя как самые пьяные и хвастливые словене. Днем обсуждали, вечером готовили оружие и доспехи, а утром еще до рассвета уже выступили в поход. В лагере и у биремы осталось не больше десяти человек: хворых и немощных, остальные сто двадцать ровной колонной шагали в глубь степи. Копья и щиты получили и все гребцы, скорее для устрашающего количества, чем для действительной помощи. От того, что с походниками не было ни одной лошади или повозки, процессия выглядела особенно нелепо, чего, впрочем, кроме князя, никто не замечал. Гребцы помимо своих копий и щитов несли еще копья и щиты стратиотов – тем и так тяжело было в своих доспехах.

На Дарника тоже навесили два щита, а его хазары несли корабельную баллисту, меняясь местами каждые двести – триста шагов. К зимнику пришли в середине дня, когда у всех боевого запала значительно поубавилось.

В этой местности оврагов и возвышенностей почти не имелось, поэтому перемещение любых двуногих и четвероногих было видно издалека. И первым делом ромейское войско спугнуло табун лошадей и охранявших их мальчишек-пастухов. Всполошившись, мальчишки погнали табун в зимник.

Князю одного взгляда хватило, чтобы понять, что перед ними не зимник тарначей, а городище тервигов-готов, белоголовых людей севера. Когда-то это было могущественное племя, покорившее все земли на побережье Сурожского моря. Но скудная жизнь в степи не долго удовлетворяла их, да и прибывающие кочевники с востока тоже доставляли немало хлопот. Поэтому основная часть тервигов вскоре ушла далеко на запад и на юг в ромейскую Таврику. Как водится, нашлись упрямцы, которые не захотели поступать как все, и небольшая часть северян осталась там, где была. Не очень стремительные в нападениях, они были несокрушимы при обороне, поэтому все степные племена обходили их городища стороной, рискуя напасть на белоголовых лишь вдали от их укреплений. Это, в свою очередь, еще сильней укоренило привычку тервигов держаться от чужаков всегда в стороне. Однако со временем близкородственные браки вынудили северян все же на покупку у степняков светловолосых словенских рабынь-наложниц, хотя своих дочерей они по-прежнему на сторону замуж предпочитали не отдавать.

Само городище представляло собой круг сечением в шестьдесят саженей, это был простой крепостной вал в пять саженей, без всяких дополнительных оград и башен по гребню. Склоны вала, летом регулярно поливаемые водой, были покрыты кустами и молодыми деревцами, из-за чего само поселение издали походило на обычный степной холмик. Команде биремы пришлось даже сделать крюк в сторону, чтобы увидеть единственные ворота, проделанные в самом низу земляного вала.

Надо отдать должное ромеям – они, не мешкая, сразу устремились к этим воротам, чтобы закупорить конного противника в его городище-ловушке. Потом возникла небольшая заминка: ромеи готовили луки и пращи, разводили костерок для зажигательных стрел, искали подходящую корягу для тарана.