Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина - Арнольд Марголин

Ставка Директории находилась уже в Фастове, когда в Киеве все еще шло своим нормальным порядком. Державный Сенат продолжал свои заседания. Но было уже ясно, что предстоит коренная ломка в ту или иную сторону, в зависимости от исхода восстания.

В Одессе в это время уже появился французский консул Эно, а в Яссах заседали представители держав Антанты.

В комитете партии социал-федералистов шла усиленная, напряженная работа по выработке плана действий в этот ответственный момент истории.

Решено было послать делегацию от партии в Яссы и Одессу для переговоров с представителями Антанты. В состав делегации вошли Мациевич, Прокопович, Фещенко-Чоповский, Ю. Соколовский и я. Засим к нам присоединился А. М. Коваленко, вступивший впоследствии в партию социал-федералистов.

Немцы были уже в это время вполне бессильны и заняли, в общем, нейтральную позицию по отношению ко всему происходящему. Верховное командование спешно эвакуировало войска из Украины, что составляло тогда уже нелегкую задачу. Все надежды возлагались на Антанту. Франция и Англия еще до Брест-Литовского мира фактически признали Украину как самостоятельное государство и даже прислали в декабре 1917 года в Киев своих дипломатических представителей, аккредитированных при украинском правительстве (генерал Табуи и консул Баге). От этих двух держав и ждали главным образом помощи, своим вмешательством они могли приостановить и крайнюю политику правых российских групп, засевших в Киеве, и тот неизбежный уклон в сторону анархии, к которой могло привести и фактически привело восстание с его крайними левыми лозунгами.

Отъезд нашей делегации состоялся, кажется, около 20 ноября. Между Киевом и Фастовом уже шли бои, и надо было ехать кружным путем. Мы избрали маршрут на Черкассы, по Днепру, а засим на Бобринскую и т. д.

Через неделю предстояло в Сенате очередное судебное заседание, в котором я был одним из докладчиков, и я не считал себя вправе, пока я состоял еще на службе, самовольно освободить себя от явки. Но в Киеве не было уже времени для споров с упрямым Мациевичем, который был назначен главою делегации и требовал, чтобы я ехал в Яссы, угрожая в противном случае «также забастовать» и уклониться от поездки. Я решил, что мне удастся переубедить его в пути, на пароходе. И действительно, мои соображения были приняты во внимание при распределении наших ролей. Решено было, что в Яссы поедут Мациевич, Прокопович, Соколовский и Коваленко, а на Фещенко-Чоповского и на меня возложили менее продолжительную и менее ответственную поездку в Одессу.

Восстание еще не докатилось до Днепра. Наше плавание прошло вполне благополучно.

В Черкассах местные партийные товарищи сообщили нам о том, что на станции Бобринской (около часу езды поездом от Черкасс) уже образовался повстанческий комитет, который не только не окажет препятствий нашей поездке, но даже будет ей содействовать. Но и мы, в свою очередь, не представляли себе оснований, по которым повстанческий комитет стал бы чинить нам затруднения, ввиду нейтрального отношения нашей партии к восстанию.

Не успел, однако, поезд прибыть на станцию Бобринская, как тотчас же наш вагон окружили солдаты и мы оказались запертыми. Засим вагон без всякого объяснения причины был отцеплен и увезен на запасный путь, недалеко от станции. Время было позднее, около 10 часов вечера, освещение в вагоне весьма тусклое, а на запасном пути, где мы стояли, оно совсем отсутствовало. Все это было весьма загадочно, становилось даже несколько жутко… Наконец к нам в вагон вошло несколько человек, вооруженных винтовками. Начался допрос о том, кто мы, куда и зачем едем. Засим нас вывели из вагона на полотно железной дороги, навели на нас винтовки. Оказалось, что нас пока собираются не расстрелять, а только лишь обыскать. Мациевич проявлял наибольшее хладнокровие и продолжал даже с поднятыми руками курить свою папиросу. Вообще, юмор не покидал нас в эти жуткие минуты, а папироса Мациевича привела в веселое настроение даже наших грозных стражников…

После безрезультатного обыска (оружия при нас, мирных «эсефах», конечно, не оказалось) нас повели на станцию и разрешили направиться уже без стражи в буфет. Мы думали, что нас окончательно освободили, и занялись чаепитием и расспросами о поездах, идущих в направлении Ясс и Одессы. Но вскоре нас вновь пригласили в наш вагон, и здесь нам объявили, что «именем Директории и главного атамана Петлюры» мы арестованы и будем препровождены под стражей в Фастов. Мы решили, что повстанческий комитет снесся по телеграфу с Директорией и получил соответственные указания. Так оно и было в действительности. Но если даже нас желали увидеть в Ставке, то к чему был этот арест и стража? Мы все довольно добродушно делились нашими недоумениями, за исключением Мациевича, у которого юмор сменился гневным настроением. И долго еще раздавалось в вагонном полумраке его ворчание, пока наконец все заснули.

Часам к одиннадцати утра специальный паровоз доставил нас в Фастов. Опять оцепили наш вагон солдаты, но на сей раз не надолго. Снова нам объявили ту же торжественную формулу ареста, но на сей раз все это продолжалось несколько минут, без поднятия рук вверх и без обыска. Нам предложили выйти из вагона. Мациевича повели прямо к Директории, а нас подвергли заключению в одном из вокзальных помещений. Через 15–20 минут мы были объявлены «именем Директории и главного атамана» свободными и нас пригласили проследовать в тот вагон, где заседала Директория.

У самого вокзала стояло 3 или 4 вагона, в которых разместилась Директория и ее канцелярия. В одном из них мы застали за большим рабочим столом Винниченко, Швеца, Андриевского и Мациевича.

Петлюра был в это время на фронте. Макаренко, кажется, еще не входил тогда в состав Директории.

После обычных приветствий Винниченко принес нам извинения и объяснения по поводу нашего ареста. Оказывается, что фамилия Коваленко, названная в числе прочих в запросной телеграмме из Бобринской о том, как с нами поступить, вызвала большие сомнения и тревогу у Директории. Дело в том, что среди лиц, которых считали близкими к гетману, был член партии хлеборобов-собственников, однофамилец нашего Коваленко. Явилось подозрение, что этот хлебороб-собственник, в сообществе с нами, эсефами, едет к Антанте в качестве депутации от гетмана. Когда же Мациевич разъяснил Директории недоразумение, Винниченко, лично и близко знавший Л. М. Коваленко в годы их совместных заграничных эмигрантских скитаний, отдал немедленное распоряжение о нашем освобождении.

Засим Мациевич изложил цель нашей поездки. Винниченко заявил после этого, что Директория поездке не будет препятствовать. Во время беседы часто раздавались телефонные звонки. Аппарат висел в том же вагоне, Винниченко лично подходил на все вызовы. Каждый раз он делился с нами поступавшими сообщениями о взятии той или иной позиции или деревни. Сражения шли уже около Жулян, в 12 верстах от Киева. «На днях возьмем Киев, – обратился к нам Винниченко, – оставайтесь с нами, все равно вы наши будущие министры». В мягкой форме, но решительно мы отклонили это предложение, верные постановлению нашей партии и нашему личному решению не принимать прямого, активного участия в восстании.