Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина - Арнольд Марголин

За чемоданами мы послали в Боярку нарочного уже после того, как Директория вступила в Киев.

Еще в ноябре все население Киева ожидало со дня на день прибытия в Киев представителей Антанты. Имя Эно не сходило с газетных столбцов. Телеграммы из Одессы часто приводили всякие его заявления о ходе событий. Получалось впечатление, что Эно представляет собою лицо с неограниченными полномочиями от французского правительства. И только позже выяснилось, что значение Эно было весьма небольшое и что настоящие полномочия были в руках французского военного командования, высадившегося в Одессе в декабре 1918 года.

Слухи по Киеву ходили самые нелепые, вплоть до утверждения, что в Одессу прибыл дипломатический представитель Америки с большим штабом и что эти граждане Соединенных Штатов направляются в Киев. А французов и англичан многие даже «видели собственными глазами» на киевском вокзале.

Так и остается по сей день непонятным, почему в этих ожиданиях были забыты итальянцы, ближайшие из великих держав соседи Украины со стороны Черного моря. Но факт таков, что обывательская фантазия облюбовала французов, англичан и американцев. Готовились даже депутации к их встрече, писались приветственные адреса…

Большинство киевского населения сознавало все опасности гражданской и междоусобной войны в эти дни разбушевавшихся страстей. И вполне понятно, что мирный обыватель, который больше думает о себе и своем благе, нежели о судьбах грядущих поколений, с уходом немцев стал побаиваться за себя и за свою судьбу. Справедливость требует признания, что в течение всей немецкой оккупации Украины в городах и местечках наблюдался образцовый порядок, жизнь и имущество находились в полной безопасности. Правда, нелегко приходилось зато деревне, у которой немцы реквизировали хлеб, скот и т. д. Но и для деревенского населения это был еще рай в сравнении с тем, что уже происходило в то время в Великороссии.

Боязнь большевистского нашествия с севера, растерянность гетманских войск в обложенном со всех сторон повстанческими войсками Киеве, неизвестность окончательного исхода борьбы – такова была сгущенная атмосфера, которая нависла в ноябре и в первой половине декабря над Киевом.

Неудивительно, если все взоры мирного городского населения обращались к Одессе, если так пламенно ждали из-за моря варягов…

Но варяги не являлись…

Между тем в Киеве начиналось разложение среди войск, оборонявших город. На окраинах по ночам уже нельзя было показываться, особенно евреям. Стал безудержно выявляться антисемитизм добровольческих частей, к защите коих прибегло гетманское правительство, все учащались случаи избиения евреев в глухих и малонаселенных местах города, ограбление квартир.

14 декабря гетман подписал отречение и скрылся из Киева.

Вскоре в Киев вошли победоносные войска Директории, а вслед за тем состоялся торжественный въезд и восторженная встреча населением самой Директории.

Горячую, задушевную речь от имени еврейской общины произнес при этой встрече Н. С. Сыркин. Энтузиаст возрождения еврейского народа, он понимал тождественные стремления Украины к свободному национально-государственному существованию. Увы, этот праздничный день мирного ликования, к которому так искренно приобщился Сыркин и его единомышленники, оказался для него роковым. Он простудился, слег, и вскоре его не стало.

Правительство Директории составилось из представителей трех партий, принимавших участие в восстании. Премьер-министром был назначен В. М. Чеховский. Он же взял на себя портфель министра иностранных дел. Вообще, главными руководителями судеб Украины оказались на сей раз украинские социал-демократы. Глава Директории и глава армии, Винниченко и Петлюра, принадлежали к составу этой партии.

Вскоре стал определяться основной тон политики Директории. Винниченко шел быстрыми, безудержными шагами влево. В этом его усиленно поддерживал Чеховский, который со времени выборов в I Государственную думу сохранил еще всю свежесть молодой веры в возможность немедленного переустройства мира на социалистических началах.

О Петлюре, напротив, утверждали, что он представляет собою правое крыло партии и склоняется к совместной работе и соглашению с буржуазиею. Но он был в то время всецело поглощен работой по армии и, видимо, не играл руководящей роли в политике Директории и правительства.

Появились воззвания Директории с выпадами против буржуазии. Этот открытый поход против буржуазного строя привел к самым тяжелым последствиям. Стали печататься и распространяться, от имени штаба какой-то военной организации, прокламации, в которых общее понятие буржуазии уже дополнялось пояснениями, что в ее состав входят главным образом национальные меньшинства – великороссы, евреи и поляки. Это уже было прямым разжиганием не только классовой, но и национальной вражды.

Затем началось насильственное перекрашивание вывесок. Ефремов в «Новой раде» и другие трезвые украинские политики тщетно протестовали против этих крайних, недопустимых выявлений шовинизма. Вскоре последовали обыски сейфов, выемки золота и драгоценностей, эти первые финансовые опыты молодого социалистического правительства.

Весь этот максимализм, быстрота и натиск отшатнули от Директории буржуазные слои населения, а таковые составляли большинство населения Киева. Между тем при более умеренной и спокойной политике Директория могла найти поддержку всего городского населения. Крестьянство же очень мало интересовалось походом министра финансов на киевских ювелиров и ждало разрешения земельного вопроса.

Итак, Директория и правительство решили резко отмежеваться от буржуазии и строить государство лишь силами социалистических партий и пролетариата. Но это было уже почти той же программой-максимум, как и программа большевиков. Впрочем, Винниченко к этому и стремился, но он хотел провести грань между московским большевизмом и своей программой на почве вопроса о самостоятельном и независимом существовании Украины. Кроме того, он верил еще в то время, что Директории удастся сохранить всю полноту власти и не допустить тех безобразий и того ужаса, в которые уже вылился тогда советский режим.

То был заколдованный круг. Нельзя было в одно и то же время и противопоставлять себя большевизму, и воспринимать почти целиком его программу. Винниченко переоценил и свои собственные силы, и силу движения. Надо было остановиться на одном из двух: либо строить Украину по образу и подобию уже существующих в Западной Европе и Америке демократических государств, либо объявить себя сторонником советской системы, отказаться от общения с буржуазной Западной Европой и договориться с Москвой о разделении сфер власти.

Но Винниченко был не только горячий украинский патриот. Он унаследовал от общерусской культуры самую характерную черту российской интеллигенции – ее веру в мессианское назначение России. Винниченко перенес эту веру на свою родную почву. Он ждал, что украинский народ явит всему человечеству чудо и вынесет на своих плечах бремя устроения своего государства на социалистических началах. В возможность такого чуда искренно верил и Чеховский, в котором причудливо сочеталось богословско-мистическое миросозерцание с его преданностью социал-демократической догме.