Ирландские чудные сказания - Джеймс Стивенс

сын Арт, кто станет таким же знаменитым, как и отец его31, а по левую руку устроился на почетном месте Голл Мор мак Морна, вождь фениев Ирландии. Со своего возвышения Верховный король видел каждого человека, знаменитого по всякой причине. Он знал всех, кто собрался здесь, ибо слава любого увековечивается в Таре, а за креслом короля стоял глашатай и говорил королю о любом, кого король мог не знать или забыть.

Конн подал знак, и гости уселись.

Приближалось время слугам встать за спины хозяев и повелительниц. Но на миг великий зал замер, и двери закрыли — в почтении, прежде чем войдут слуги.

Оглядывая гостей, Конн заметил юнца, что продолжал стоять.

— Вон благородный, — пробормотал король, — кому не досталось места.

Нет сомнений: тут управитель пира зарделся.

— И я, — продолжал король, — похоже, не знаю этого юношу.

Не знал его и глашатай, равно как и бессчастный управитель, — да и никто не знал: все взгляды обратились туда же, куда королевский.

— Подайте мне рог, — велел милостивый повелитель.

Царственный рог вложили ему в ладонь.

— Благородный юнец, — воззвал он к страннику, — желаю я пить за твое здоровье и приветствовать тебя в Таре.

Юноша подался вперед, плечами шире любого великого мужа в собрании, выше и лучше сложенный, светлые кудри плеснули у безбородого лика. Король вложил рог ему в руку.

— Скажи мне имя твое, — велел он негромко.

— Я Фюн, сын Кула, сына Башкне, — молвил юнец.

И вслед словно краткая молния промчалась по залу, и каждый содрогнулся, и сын великого убиенного вожака глянул за плечо королю, в сверкнувшие очи Голла. Но ни слова, ни одного движения — кроме слов и движений самого Ард Ри.

— Ты сын друга, — сказал великодушный властитель. — И место друга тебе полагается.

И усадил он Фюна по правую руку от своего сына Арта.

Глава двенадцатая

Следует знать, что в ночь на праздник Саваня врата, отделяющие этот мир от иного, отворяются, и обитатели обоих миров способны покинуть свое пространство и явиться в соседний мир.

Жил в ту пору внук Дагды Мора32, Владыки Иномирья, и звали его Аллен мак Мидна, из сида Финнахи33, и Аллен этот пылал неутолимой враждой к Таре и Ард Ри.

Верховный король Ирландии был не только ее властителем, но и вождем людей, обученных чародейству, и, возможно, однажды Конн сыскал приключений в Тир на Ног34, Земле Юных, и содеял какой-то поступок — или проступок по отношению к Аллену или его семье. По правде говоря, совершил он, скорее всего, что-то бесславное, ибо от ярости возмездия ежегодно приходил в дозволенное время Аллен разорять Тару.

Девять раз являлся он творить возмездие, но не стоит думать, что способен он был уничтожить священный город: Ард Ри и чародеи умели этому помешать, но ущерб Аллен нанести мог столь значительный, что Конн прилагал особые чрезвычайные усилия против Аллена — в том числе и на всякий случай.

А потому, когда пришел праздник и началось пиршество, Конн Ста Битв поднялся с трона и обозрел собравшихся.

Цепь Молчания сотряс служитель, долг и честь которого — Серебряная Цепь, и от ее нежного звона зал умолк, и все затаились в ожидании того, что предложит в речи своей Верховный король.

— Друзья и победители, — молвил Конн, — Аллен, сын Мидны, восстанет нынче из Слив-Фуа с потусторонним ужасным огнем против нашего города. Есть ли средь вас тот, кто любит Тару и короля, кто возьмется защищать нас от этого созданья?

Говорил в тишине, а когда досказал — вслушался в то же молчание, однако теперь сделалось оно глубоким, зловещим, мучительным. Всякий муж смотрел неловко на соседа и переводил взгляд на винный кубок у себя в руке или на свои пальцы. Сердца юных разгорячились на доблестный миг — и остыли в следующий: все они слышали об Аллене с севера, из сида Финнахи. Благородные попроще поглядывали из-подо лбов на вожаков познатнее, а те тайком посматривали на величайших. Арт Ог мак Морна Тяжкие Удары принялся обкусывать заусенцы, Конан Сквернослов и Гарра мак Морна раздраженно бурчали друг на друга и на соседей, даже Кэльте, сын Ронана, уставился себе в колени, а Голл Мор потягивал вино без всякого блеска в очах. Жуткое смущение царило в великом зале, Верховный король стоял в этой трепетавшей тишине, и благородное лицо его, что поначалу было добрым, сделалось хмурым, а затем и ужасно суровым. В следующий миг, к бессмертному сраму каждого присутствовавшего, королю пришлось бы принять собственный вызов и объявить себя в тот вечер заступником Тары, но срам, что был на лицах его народа, остался бы в сердце их короля. Веселый ум Голла помог бы ему забыть, но даже его сердце страдало бы от воспоминания, с каким не посмел бы он уживаться. В тот ужасающий миг встал Фюн.

— Что, — молвил он, — достанется человеку, если возьмется он держать оборону?

— Все, о чем можно по праву просить, будет по-королевски пожаловано, — таков был ответ властелина.

— Кто поручается? — спросил Фюн.

— Короли Ирландии и Красный Кит35 с его чародеями.

— Я возьмусь держать оборону, — сказал Фюн. И с этим присутствовавшие короли и чародеи связали себя словом в этой сделке.

Фюн покинул зал пира, и, пока шел он, все, кто был там из благородных, воинов и слуг, прославляли его и желали ему удачи. Но в сердцах своих прощались с ним, ибо не сомневались: этот юнец шагает на смерть неминуемую, его уже можно считать мертвецом.

Наверное, Фюн ждал помощи у самого народа сидов, ибо по матери происходил из народа Дану, хотя по отцу кровь его была крепко заварена на смертном прахе. А может, он ведал, как развернутся события, ибо съел Лосося Знания. Впрочем, нет записей, что в тот раз привлек он чародейское искусство — не то что в прочих своих приключениях.

То, как Фюн обнаруживал, что произойдет, а что скрыто, всегда было одинаково — и много раз описано. Приносят ему мелкое продолговатое блюдо из чистого бледного золота. Наполняют то блюдо чистой водой. Склоняется Фюн над блюдом и смотрит в воду, а сам сует большой палец в рот, под «зуб знания» — зуб мудрости.

Знание, следует сказать, — выше волшбы, и искать его следует пуще. Вполне можно увидеть, что происходит, и при этом не знать, что впереди, ибо если видение есть вера, это не значит, что видение или верование есть знание. Многие способны видеть предмет и верить в него