На перепутье - Александра Йорк

— У вас все так изменилось, — восторженно пропела покупательница. — Просто замечательно. Вы теперь работаете на более молодых. — Той дамочке было сорок восемь лет, столько же, сколько и Фло в то время, но она не обиделась, потому что эта особа привела к ней своих богатеньких друзей.

Одна из ее подруг, и в самом деле много моложе, лет тридцати в то время, начала заходить постоянно и взяла себе за правило покупать по одному экземпляру всего, что есть у Фло, только разной расцветки. Этой подругой была Блэр Готард. Именно таким образом Фло и попала в мир «искусства».

— Блэр, — Фло не любила перебивать, но все же вмешалась в разговор. — Послушай, солнышко, почему бы тебе не отдать и «Апельсин»? Все здорово повеселятся, пытаясь угадать имя художника.

Глаза Блэр заблестели.

— Блестящая мысль! Я так и сделаю. Просто, чтобы повеселиться.

Фло снова отпила глоток кофе. Бедняжка Блэр. Она так старается. «Апельсин» — дверь, выкрашенная в оранжевый цвет. Двенадцать лет назад она меняла декор своего бутика — делала его более современным для своей «молодой» клиентуры. Блэр как раз пришла, чтобы купить вещи всех цветов, и остановилась перед дверью в примерочную, которая была прислонена к зеркалу в коридоре. Дверь представляла собой кусок дерева: ни ручки, ни петель — ничего. Но она была недавно выкрашена. В оранжевый цвет. Маляр схалтурил, и вся поверхность была покрыта потеками и каплями краски. Фло отказалась навешивать дверь, прежде чем ее перекрасят.

— Надо же, какой фантастический оттенок оранжевого, — умилилась Блэр. — Мне бы не помешал купальник такого цвета.

Фло рассмеялась.

— Разве это не пример настоящего искусства? Прости, но я не выдам тебе имени художника.

Вот так все и вышло. Совершенно непредсказуемо. Настоящее безумие. И все-таки чистая правда. Блэр неуверенно ответила:

— В самом деле? Разве ты торгуешь и предметами искусства? Или ты купила это для своей собственной коллекции? Но как можно создавать коллекцию, если ты не называешь имени художника? Это что-то новое?

Фло перестала смеяться.

— Ну да. Это действительно нечто новое… — быстро нашлась она с ответом. — Но этот художник устал от обилия монограмм и подписей на одежде, машинах, на всем, что стало таким популярным в последние годы. Он хочет, чтобы ценили его за работу, а не за его имя. Но, поверь мне, когда-нибудь он станет очень широко известным безымянным художником.

Фло закашлялась от крепкого кофе. Ей до сих пор невдомек, как она тогда не подавилась этими словами. Тогда это показалось ей милой шуткой. Но Блэр вернулась на следующий день и купила дверь за двадцать тысяч долларов. Деньги для таких людей, как Блэр, не значили ничего. Все делалось из спортивного интереса.

Фло увидела в журналах фотографии картин так называемого постмодернистского современного искусства, которое производилось в «Шпалах». Она поехала туда в ближайшее воскресенье. Оказалось это старое, брошенное паровозное депо в Бруклине, где поселились художники, нуждающиеся в дешевом жилье, правительственных грантах и обществе друг друга. Ей повезло: она познакомилась с Эйдрией Касс, которая специализировалась на пятнах, каплях и пузырях на больших полотнах. Переход от безымянного художника к Эйдрии Фло совершила легко. Это, кстати, способствовало появлению имени художницы в заголовках газет. Один рыночный маневр, и Фло превратилась из продавца в дилера по искусству. Без дураков. Плыви по течению, Фло.

Так она потеряла свой шик. Но какие деньги она заработала! Каждому из сидящих за этим столом она хоть что-то, но продала. А почему бы и нет? Не купят у нее — купят у другого. Это необходимо им для поддержания собственного статуса и светского блеска. Поэтому хватит чувствовать себя виноватой. Кстати, к сегодняшнему дню она прославила по меньшей мере пять художников, что, соответственно, увеличило капиталовложения ее клиентов, включая Готардов. Так что она вполне компенсировала свой первоначальный обман. А теперь «Апельсин» будет висеть в музее. Какой ужас!

Блэр снова обратилась к Костасу.

— Костас, дорогой, когда приезжает Тара? — Как забавно, подумала Блэр. Они все трое были уверены, что Димитриос Коконас испытывает романтические чувства к своей протеже. Тем удивительнее, что, после того как Тара и Леон начали встречаться, Димитриос отправил свою драгоценную Тару прямиком в Нью-Йорк, дабы она организовала в музее Метрополитен выставку их римских находок, то есть непосредственно в объятия Леона.

— Тара приедет ко Дню благодарения, — коротко ответил Костас.

— Блеск! — Блэр одарила его сияющей улыбкой. Она действительно была довольна: ей еще никогда не приходилось хвастаться археологом. — Значит, она будет здесь к открытию крыла, посвященного двадцатому веку, в нашем собственном маленьком музее. Мы устраиваем большой прием в честь открытия, и вы с Маргаритой должны обязательно прийти.

Костас Нифороус пробормотал что-то невнятное.

Черт! Леон швырнул бутылку с пивом в стальной оковалок, только чтобы что-нибудь сделать. Бутылка разлетелась вдребезги, и жидкость потекла по краям металла, но сам стальной слиток даже не прогнулся. Он и не пытался сделать вмятину, просто хотел расколотить бутылку. И искусственно ускорять коррозию этой стали тоже не было необходимости: она самостоятельно становилась коричневой в результате быстрого окисления.

Корпорация, заказавшая скульптуру, робко заикнулась, что им хотелось бы иметь что-то коричневое, под стать их логотипу. Леон всегда делал то, что хотел сам, и они это знали, но, какого черта, почему бы не выбрать такую сталь, которая сама проделает за тебя эту работу? Правление было в восторге, когда он согласился.

Леон отправился к холодильнику за новой бутылкой пива. Правление, увы, не знало, что ржавчина с этой стали рассыплется повсюду, так что вскоре после установки скульптуры вся дорожка в подъезду здания будет засыпана противной коричневой крошкой. Прекрасно! Корпорация не сможет пожаловаться. Их требование к цвету будет перевыполнено. К тому же, в газетах появится множество возмущенных статей по поводу изгаженного тротуара, а это вновь привлечет к нему внимание публики. По крайней мере, его творение будет стоять незыблемо. Он вспомнил одного художника, за которого корпорация заплатила очень дорого, считая его надежным капиталовложением, чьи работы, установленные по всей стране, начали разваливаться. Да, это забавно. Возможно, стоит попробовать. Нет, эту шутку придумал другой. С шутками тоже следует быть оригинальным. Это точно.

Леон взял сварочный аппарат и принялся за работу. Если честно, ему надо было оттянуться не из-за этого металла или правления. Просто ему не хотелось делать эту проклятую штуку. После возвращения из Греции он никак не мог заставить себя работать. Неважно из-за чего вдруг возникла эта проблема. Просто его это бесило. Скульптура должна быть готова сразу после Нового года, а она оказалась упрямой, как мул. Ранее придуманный дизайн уже не казался достаточно грубым, а ничего нового в голову не приходило. Он знал, что сотрудникам корпорации это без разницы. Они все равно редко понимали, что делают, когда шла речь об искусстве, но все работы Леона всегда были отмечены только ему свойственной целостностью, а эта болванка не хотела с ним сотрудничать. Или дело было в чем-то другом?