На перепутье - Александра Йорк

Димитриос уже тогда занимался прошлым: писал работы в области философии и истории искусства в Археологической школе. Он понимал, что должен изучить оба предмета досконально, чтобы, сравнив древние цивилизации, сосредоточиться затем на докторской диссертации в такой узкой области, как классическая Греция. Каждое лето он будет работать в качестве практиканта в одной из археологических экспедиций, он будет преподавать и в один прекрасный день возглавит собственную экспедицию.

В тот день, когда ему исполнилось девятнадцать, он распланировал все свое будущее. Именно тогда он решил, что приведет сюда, на это место, свою женщину, когда такая женщина появится, и покажет ей камень, дав ей понять тем самым, что она значила для него еще до того, как он ее встретил. В тот день его юности, когда он сидел в сумерках и слушал, как далеко внизу, подобно любовникам, шепчутся волны, ему все казалось романтичным и особенно значимым. Именно поэтому он высек свою клятву на камне на месте археологических раскопок.

Камень пролежал здесь уже более двадцати лет. Но женщины в его объятиях не было. Эта часть мечты так и не воплотилась в жизнь. Иногда он приходил сюда, чтобы навестить камень и убедиться, что он все еще на месте. При этом Димитриос удивлялся: как так вышло, что до сих пор в его объятиях нет женщины. Сегодня он удивлялся, почему он так упорно цепляется за эту мечту.

Он нашел свою женщину, но, подобно Афине, она предложила ему дружбу, а не любовь. Единственной страстью, которую они разделяли, была страсть к работе.

Димитриос подошел к краю обрыва и посмотрел вниз на темное море. То же самое море. По нему путешествовали древние греки, первые люди, сумевшие понять, что идеал достижим и что радость жизни заключается в стремлении достичь этой цели. Та же земля — родина первой цивилизации, ценившей человека, философию и истину; ее боги впервые были представлены в человеческом облике. Тара тоже так думала. Ее Греция, как и его Греция, — это мощный фонтан, источник западной цивилизации.

Этим он делился с Тарой и многому ее научил. Но неужели он не мог научить ее кого любить?

С той поры, как он ее встретил, она все время искала, но искала не там и не то. Теперь она опять повторяла свою ошибку. Как могла Тара стоять перед ним и рассказывать, как много у нее общего с Леоном Скиллменом? Американец был слишком хитрым. Слишком умным. Слишком циничным. Почему она этого не замечает?

Димитриос пристально смотрел вниз с обрыва. Хотя от воды его отделяли сотни футов, казалось, он видит там свое отражение. Он с горечью рассмеялся. Вот уж на Нарцисса он никак не похож, подумалось ему. А Леон выглядит вполне как бог, которого ищет Тара, чего нельзя сказать о нем, Димитриосе. Смешно с таким лицом, как у него, зваться «Коконас». Потому что «красивым» его никак не назовешь. Темные волосы. Темная кожа. Темные глаза. Не слишком симпатичный. Не урод, конечно. Просто не запоминающееся лицо. Не высокий и не маленький. Не худой и не толстый. Не… не… не…

Даже и не молодой. Тара объявила там, на яхте Готардов, что он присматривает за ней, как курица-наседка. Почему она всегда принимает его мужское желание защитить ее за родительскую заботу? Возможно, он был слишком закрыт, слишком терпелив с ней. Двенадцать лет разницы в возрасте никогда его не беспокоили, и он не верил, что и Тара придавала этому большое значение. С другой стороны, учитывая то, что он является ее постоянным наставником, этот факт ставит его в положение старшего, что может рассматриваться ею как отцовская забота. Сплошь и рядом ученики влюбляются в своих воспитателей: близость интересов, большое количество времени, проводимое вместе, почти предопределяют неизбежную влюбленность. Но не в случае с Тарой. Похоже, она повернула их отношения так, что они задержали ее навсегда рядом с ним интеллектуально, но на параллельных путях физически. Он сделал все, что может сделать мужчина. Он открыл ей свой разум. Она знала его изнутри, как он сам знал себя, но, без сомнения, не воспринимала его как существо сексуальное.

Возможно, он сам виноват. С самого детства он намеренно представал перед другими своего рода платоническим существом, позволяя им узнать только тень себя и не разрешая никому докопаться до своей сути. Он никогда не делился своими чувствами относительно чего бы то ни было и не разрешал никому, даже Таре, сокращать свое имя и называть его Димитрием.

Почему ему всегда хотелось отстраниться от других людей? Даже когда он был маленьким, его никто, кроме тети Леды, не понимал: он даже никогда не мечтал, что кто-нибудь его поймет. Поэтому упорно прятался в себе, лелея и защищая свои внутренние страсти, как слишком драгоценные (которые исчезнут, если он в них признается), чтобы поделиться ими с другими, обычными людьми. Именно так он о всех думал: о своих родителях, учителях, одноклассниках — как об «обычных». Разумеется, Тара не была «обычной», но, к сожалению, она не была и душевной. Он открыл ей свой разум, но разве когда-нибудь он открывал ей свою душу? И возможно, теперь уже поздно.

Внезапно Димитриоса охватила ярость, он поднял руку над головой, но, вместо того чтобы зашвырнуть камень, еще крепче сжал его. Взяв себя в руки, он направился к подножию памятника, нашел потайное местечко и спрятал туда камень. Потом, выпрямившись, долго стоял перед древним сооружением, как делал всегда.

Закрыв за собой калитку, Димитриос направился по тропинке к машине. Когда-то мальчишкой он задумал здесь свое будущее. Теперь он был одним из немногих людей в мире, кто имел ключ от калитки, которую каждый вечер закрывали. Но, чтобы сохранить искусство и идеи, которые вдохновляли на строительство таких сооружений, нужна лишь горстка людей, способных протянуть руки через время и вложить лучшее из каждой цивилизации в жаждущие руки следующего поколения. Тара была одним из таких людей. Но теперь она, вероятно, потеряна для него.

Димитриос ехал вдоль побережья к своему загородному дому и смотрел на море. «Я становлюсь сентиментальным, — думал он, — сентиментальным и… старым, старым в сорок четыре года». Менее чем в миле впереди завиднелся его большой, залитый светом дом, стоящий на холме, подобно одинокому стражнику. Тетя Леда оставила ему все свое небольшое наследство, и он почти все потратил на этот дом. Димитриос предложил половину наследства Лефтерису, но брат отказался с понимающей улыбкой. Лефтерис всегда знал, как любила тетя его робкого младшего брата, и к тому же он только что стал управляющим в магазине одежды на Сигтагма-сквер, принадлежавшем отцу, и в деньгах не нуждался. Он хотел, чтобы Димитриос получил все.

Построенный четырнадцать лет назад, дом Димитриоса был одним из немногих роскошных домов в этом районе. Прибрежная полоса между мысом Союнион и Афинами еще не стала модным местом для постройки загородных домов. Но он хотел находиться поближе к символу стольких своих юношеских тайных планов. Теперь его дом стоял в окружении других больших домов, ресторанов и нескольких гостиниц — одна из них даже с водолечебницей и видом на храм. Его одиночество было нарушено. Но он по-прежнему любил бледно-розовый камень, который выбирал лично, минойский красный цвет колонн и красную черепичную крышу. Подъезжая к дому, к одной стороне которого примыкал теннисный корт, он рассеянно подумал: сколько же раз они играли там с Тарой? Как она любила выигрывать! Его взгляд остановился на каменной стене, огораживающей длинную извилистую тропинку, сбегающую к морю. Сколько раз они с Тарой плавали здесь жарким летом?