Птичий суд - Агнес Раватн

– Ах да, у меня сегодня день рождения, – вырвалось у меня.

Он повернулся ко мне.

– День рождения?

Как это вообще возможно, подумала я, выдать что-то подобное, как будто мне восемь, что за переросшая идиотка, какой стыд.

– Тридцать три?

Я смущенно кивнула: подумать только, что я должна это произнести. Мое поведение не соответствует возрасту.

Он смотал леску, отложил удочку и пошел в лодочный сарай. Сразу же вернулся с бутылкой в руке.

– Смотрите, что я нашел.

Это была маленькая, наполовину пустая бутылка кальвадоса. Он вынул пробку и сделал глоток. И протянул мне бутылку. Я сделала большой глоток, ощутив тепло внутри, и вернула ему кальвадос.

– С днем рождения, Аллис.

– Спасибо, – сказала я, почувствовав себя такой маленькой, такой крошечной.

Он глотнул еще и отдал мне бутылку.

– Хорошо, – сказала я.

– Да.

Больше мы не говорили.

Блестяще-золотистое море. За все время не было ни одной поклевки. Он смотал свою катушку, снова глотнул и протянул мне кальвадос. Неожиданно интимный поступок – пить из одной бутылки. Он хотел, чтобы это выглядело надежно, но это было не так.

– Что вы вообще тут делаете? – вдруг спросил он.

Я посмотрела на него.

– Почему вы не работаете, не общаетесь с людьми?

– Строго говоря, я и работаю, и общаюсь с людьми.

– Да, но ведь это только видимость.

Мне снова представилась картинка: серые, толстые ляжки, я уставилась на море, чтобы избавиться от этого наваждения.

– Я решила, что еще слишком рано начинать обычную жизнь.

– Теперь, когда вам тридцать три, наверно, самое время.

– Думаете?

– По мне, так делайте, как хотите, – сказал Багге, протягивая мне бутылку. Я сделала большой глоток и наконец хорошо забросила свой спиннинг. – Не думайте о вашем вчерашнем поведении.

– Спасибо. Извините.

Покраснев, я скрутила катушку. «Ты тоже глупо себя вел», – подумала я. Солнце село, повсюду воцарилось безветрие. Я старалась дышать бесшумно, чтобы не нарушать его больше, чем необходимо.

– Пару раз мне на удочку попадался палтус, – тихо сказал он. – Сейчас май, и они поднимаются на глубину пяти-десяти метров.

– Ничего себе.

– И макрель скоро пойдет. На поверхности в основном только люр[18].

Я почувствовала волнение в животе, когда конец удочки начал подергиваться.

– Но я готовлю неплохие котлеты из люра, – добавил он.

– Это вам придется доказать, – ответила я, чувствуя, как удочка изгибается. На том конце было что-то сильное, я напряглась и стала быстро сматывать катушку, пульс продолжал расти.

Он отбросил свой спиннинг, бросился к сараю и снял сачок, висящий на стене. Я подняла бьющуюся рыбу из воды.

– Готовы?

– Да.

Он опустил сачок, достал блестящее, сильное существо и выбросил его на берег. Я села на колени и положила руку на спину рыбы, три раза стукнув ее по голове тупой стороной ножа.

– Ну что же, это, по крайней мере, не люр, – сказал он, перевернув рыбу, чтобы мы могли посмотреть улов.

– Морская форель.

– Да. Не самая большая в мире, но выглядит неплохо. – Он прикинул ее вес в руках. – Килограмм.

– Оставим ее до завтра или приготовим на ужин?

– Можем приготовить ее сегодня, – ответил он, серьезно посмотрев на меня. – Это первая рыба в этом году. Разожжем костер.

Он принес из сарая доску и, встав на колени, положил на нее рыбу. Распорол ей брюхо, вынул потроха, с усилием отрезал голову. Я не могла оторвать от него глаз. Он был так красив с кровью на руках. Он выбросил кишки в воду, и чайка мгновенно нырнула за ними и тут же выпрыгнула обратно. Он поднялся и пошел к воде помыть рыбу, а чайки продолжали кричать как сумасшедшие вокруг нас.

Стояла тьма, лишь только иногда сверкало море. Мы ужинали в тишине, запивая рыбу холодным белым вином большими глотками. Я запекла ее в фольге с горчицей и укропом, угли в костре все еще потрескивали. Ночь была прохладной, и я накинула на плечи плед.

– Мне бы хотелось знать, от чего вы сбежали, – сказал он.

– Почему я здесь?

– Да.

– Я здесь, как бы то ни было.

– Именно.

– А вы так уверены, что я отчего-то сбежала?

– Вы думаете, я не замечаю?

Боковым зрением я видела, что он смотрит прямо на меня. Неясно было, что за сигнал он хотел подать, и я остановила взгляд на черном море.

– Сколько еще, – замявшись, спросила я, – вы будете здесь один?

– Вы имеет в виду, когда Нур вернется?

– Нур?

– Так ее зовут. Она запаздывает, так что еще долго.

Во мне словно что-то опустилось. Нур. У нее есть имя, значит, она существует. Больше я не спрашивала: вдруг он опять закроется в себе? Схватив бокал, я осушила его залпом, чтобы скрыть разочарование. Он заметил это и потянулся к бутылке, молча наполнил мой бокал. Вот наша форма общения. Пить вино, поднимать бокалы и подносить их к губам, подливать друг другу, приносить новые бутылки. Я все еще была горда за то, что поймала рыбу у Багге на глазах. Надеялась, что ему это понравилось. Что у меня есть способности, что я могу прокормить нас. Подумала, что не могу позволить себе разочароваться только потому, что оказалось, что у его жены есть имя. Я ведь знала, что она существует, кто я такая, чтобы мечтать о том, чтобы чужих жен не было. «Аллис, – сказала я себе, – ты больше не тот человек. Ты другая. Стать другой – возможно». Мягкий ветер с воды развеял мои волосы, запахло морем. Теперь я спокойна за себя, на секунду я подумала, что сидеть вот так в темноте с ним – это настоящий рай, просто слушать его низкий спокойный голос, представлять себе, что я чувствую тепло его тела. Так интересно, кто он такой, чем он занимался, где работал.

– Чем вы занимались до приезда сюда? – внезапно спросил он, будто прочитал мои мысли и захотел меня опередить.

– Где я работала?

– Да, чем вы занимались?

– Я историк.

– Историк? Никогда бы не подумал.

– Почему же?

Он замялся.

– Думаете, я похожа на человека, у которого нет истории?

Он коротко посмеялся.

– Я преподавала несколько лет. В университете.

Он не ответил.