Рассвет - Генри Райдер Хаггард

Это письмо он также дал прочитать жене.

— Как ты думаешь, сойдет? — с беспокойством спросил он, когда она закончила читать.

— О, да! — с легким сарказмом отозвалась Хильда. — Это шедевр лжи!

Филип выглядел рассерженным и обескураженным — однако возражать Хильде не стал. На следующее утро он отправился в аббатство Братем.

— Ах, Филип, Филип! — сказал его отец, слегка размякнув после четвертого бокала портвейна, выпитого в честь возвращения Филипа тем вечером. — Я догадываюсь, что на самом деле удерживало тебя в Лондоне. Что ж, молодые люди всегда остаются молодыми людьми, я тебя ни в чем не виню — однако не позволяй амурным делам вмешиваться в дела жизненно важные. Помни о Марии Ли, мой мальчик — у тебя в этом направлении есть серьезный интерес, и с ним шутить нельзя, о, да! Я искренне надеюсь, что ты не станешь шутить с этим!

Сын его не ответил ни слова, молча потягивая вино: сердце у него болело за оставшуюся в одиночестве молодую жену, а сам он задавался вопросом — что бы сказал его отец, если бы и в самом деле узнал, что удержало Филипа в Лондоне?!

После этого дела шли достаточно гладко примерно в течение месяца или даже более того. К счастью для Филипа, самый болезненный вопрос, касавшийся Марии Ли — и становившийся все болезненней по мере того, как Филип его обдумывал — был на некоторое время отложен, поскольку молодая леди уехала навестить свою тетушку на остров Уайт.

Дважды в течение этого месяца Филипу удавалось под разными предлогами удрать в Лондон и навестить свою жену — он нашел, что она ведет себя настолько терпеливо, насколько это вообще возможно в сложившихся обстоятельствах, однако счастливой не выглядит. Действительно, во время второго тайного визита Хильда настойчиво говорила о позоре своего положения и даже умоляла Филипа во всем признаться отцу и очистить свою совесть — либо позволить ей сделать это. Филип отказался от обоих вариантов, причем во время этого разговора были произнесены некоторые резкие слова, за которыми, впрочем, последовало примирение.

Вернувшись после этого домой, Филип обнаружил записку, подписанную «с любовью, Мария Ли», в которой сообщалось, что девушка вернулась домой и ждет его на обед завтра же.

Разумеется, он пошел — у него не было выбора. Удача снова благоволила к нему, поскольку у Марии Ли гостила некая крайне неуверенная в себе молодая леди, не отходившая от Марии ни на шаг — к большому отвращению последней и к еще большему облегчению Филипа. Впрочем, не избежал он и серьезного испытания: ему было зачитано письмо Хильды из Германии, весьма живо описывающее повседневную жизнь в маленьком немецком городке и состояние здоровья дядюшки, полностью, по словам Хильды, исключающее любые возможности ее возвращения в Англию. Увы! Филип прекрасно знал каждую строчку этого письма, поскольку именно его Хильда писать отказалась — и он сочинял его сам, всего неделю назад. Однако выяснилось, что Филип поднаторел в искусстве лжи: он прочитал письмо, не моргнув и глазом, после чего обсудил его содержание с Марией, ни разу не покраснев и не смутившись.

Тем не менее трудно было рассчитывать, что мисс Ли всегда будет видеться с ним в компании своей туповатой дуэньи, поэтому Филип серьезно обдумывал свою линию поведения на будущее. Сперва ему пришло в голову, что безопаснее всего было бы довериться Марии Ли, положившись на щедрость ее души — но когда дошло до дела, он оказался слишком слаб, чтобы признаться в своем позорном поведении женщине, чье сердце он завоевал и с которой был связан обязательствами, кои любой джентльмен должен почитать священными…

Филип представил то презрительное изумление, с которым она будет слушать его признание — и решил рискнуть, то есть — предпочел отдаленную катастрофу сиюминутному позору. В конце концов, он ухитрился установить с Марией доверительные и даже интимные, но одновременно совершенно безгрешные отношения, что поначалу несколько озадачило девушку, но потом она со всей пылкостью влюбленного сердца приписала сдержанность Филипа его благородной и романтической натуре.

Сама Мария совершенно не подходила на роль романтической и таинственной возлюбленной своего героя. Живая, искренняя и открытая, как солнечный луч, она не понимала, почему их отношения должны сохраняться в такой мрачной таинственности, и почему жених в тех редких случаях, когда осмеливается ее поцеловать, обставляет этот процесс таким количеством мер предосторожности, будто собирается совершить убийство.

Она была скромной и невинной девушкой; в глубине души она считала, что это совершенно чудесно — Филип в нее влюбился! Этим стоило гордиться, и Марии Ли было все труднее отказывать себе в удовольствии открыто провозгласить Филипа своим нареченным и похвастаться им перед друзьями и знакомыми — восхитительная слабость, свойственная любому женскому сердцу.

Однако, хотя подобное ограничение и вызывало у нее некоторое раздражение, она не позволяла себе принести в жертву тщеславию любовь и доверие Филипа. Все, что он делал, было, вероятно, мудро и правильно… тем не менее, она все же несколько раз воспользовалась оказией, чтобы изложить Филипу свои взгляды на их тайную помолвку и задать ему вопросы, на которые Филипу становилось все труднее отвечать.

Вот так, благодаря искусной дипломатии и огромному количеству лжи самого художественного толка Филипу удалось протянуть целых шесть месяцев; однако следовало признать, что в целом положение его нимало не улучшилось. Хильду все сильнее и сильнее раздражал позор ее положения; Мария Ли с каждым днем становилась все нетерпеливее и все сильнее жаждала обнародовать их помолвку; наконец, что немаловажно, отец почти ежедневно заводил с Филипом разговоры о мисс Ли, пока не вынудил его признаться, что между ними с мисс Ли возникло кое-какое взаимопонимание.

Старый сквайр был человеком проницательным и много повидавшим; ему не понадобилось много времени, чтобы догадаться: означенное взаимопонимание до сих пор не превращается в помолвку исключительно по вине Филипа. В самом деле, недавно Дьявол Каресфут окончательно уверился, что достопримечательности Лондона имеют для его сына особенную ценность. Разумеется, мысль о тайном браке ему в голову не приходила — он был слишком хорошего мнения о здравом смысле сына и не мог представить, что тот сознательно поставит под угрозу собственное наследство, женившись без отцовского разрешения и ведома. Однако упрямство Филипа раздражало его чрезвычайно. Дьявол Каресфут не привык к поражениям — не собирался сдаваться и теперь. Он всем сердцем желал заключения этого брака, и лишь очень, очень веская причина могла бы отвратить его от достижения этой цели.

Поразмыслив и придя к описанным выше выводам, он не стал ничего говорить Филипу — но немедленно начал претворять в жизнь собственный план. К трем часам пополудни он приказал запрячь в экипаж пару лошадей — пользовался этим средством передвижения сквайр нечасто — и велел кучеру проследить, чтобы его парик был правильно завит. Всем в поместье было хорошо известно, что плохо завитый парик кучера оказывает отвратительное воздействие, во-первых, на нервы мистера Каресфута, а во-вторых, на ближайшие жизненные перспективы его владельца.