Выбираю любовь - Барбара Картленд

И вот теперь эту дорогую его сердцу вещицу украли! Лайл был чрезвычайно раздосадован. А ведь придется рассказать об этой неприятности отцу… Лорд Уолмсли наверняка очень расстроится.

Рейберн Лайл имел все основания быть благодарным своему отцу.

Пять лет назад лорд Уолмсли неожиданно объявил, что собирается удалиться в Шотландию и посвятить остаток своих лет тихой сельской жизни.

Ему принадлежало обширное поместье с величественным замком, расположенное на берегах реки Спей, и хотя когда-то лорд Уолмсли был заядлым политиком-либералом, отныне он намеревался уступить свои политические позиции сыну, считая, что молодой человек принесет гораздо больше пользы.

С этой целью он передал Рейберну семейные владения, расположенные в графстве Хэмпшир, вместе с внушительной суммой денег.

Лайл, чрезвычайно привязанный к отцу, дал себе слово, что никогда в жизни не обманет его доверия.

Поместьями он управлял превосходно. Когда же молодого человека назначили заместителем министра иностранных дел, он получил теплое письмо от отца, в котором тот от души поздравлял сына с такой блестящей карьерой.

В то же время, с огорчением подумал Лайл, ничто не способно так вывести отца из себя, как известие об утрате портсигара, который — подумать только! — был подарен его деду самим Железным Герцогом.

Молодой человек сообщил о происшествии в полицию, впрочем, совершенно не рассчитывая на успех.

Полицейские, в свою очередь, довели эту информацию до сведения всех лондонских скупщиков краденого, особо упирая на то обстоятельство, что за возвращение драгоценной реликвии Рейберн Лайл пообещал солидное вознаграждение.

Каково же было его удивление, когда однажды утром в дверь его дома на Куин-Эннс-гейт постучал полицейский и сообщил, что портсигар, отвечающий оставленному Лайлом описанию, найден и теперь находится в полицейском участке Вестминстера, куда молодого человека просят прибыть для того, чтобы подтвердить, его ли это вещь.

Поблагодарив констебля, Рейберн закончил завтрак и, сев в экипаж, крикнул шоферу, чтобы тот поторопился.

Движение на улицах в этот час было очень оживленным, и поэтому поездка отняла у Лайла больше времени, чем он рассчитывал. Вот почему, когда экипаж остановился у сурового на вид здания — в нем как раз и размещался полицейский участок, — молодой человек поспешно прошел внутрь и сообщил сержанту о цели своего визита.

Лайла провели в комнату, где его уже ждал офицер, держа в руках не только портсигар, но и бумажник.

Разумеется, денег в нем не было, а вот сам дорогой сафьяновый бумажник с золотым тиснением и украшенный монограммой Лайла, воришке, очевидно, было нелегко сбыть с рук, и он решил его вернуть.

За золотой портсигар, как сообщили Рейберну, вор получил всего-навсего три фунта, причем «покупатель» — скупщик краденого из Ист-Энда — рассудил, что продать такую вещь будет чрезвычайно трудно, а потому счел за благо сдать ее в полицию.

Рейберн Лайл, щедро вознаградив полицейских за усердие, опустил портсигар в карман.

— С такой дорогой вещью надо обращаться осторожно, сэр, — деликатно заметил офицер. — В это время года Лондон кишмя кишит карманными воришками, а рядом с палатой общин, да еще в скоплении людей, когда там проходят демонстрации, им и вовсе вольготно!

— Постараюсь в будущем вести себя осмотрительнее, — с улыбкой пообещал Лайл. — Примите мою сердечную благодарность, офицер!

— На этот раз нам просто повезло, но так бывает не всегда! — наставительно добавил полицейский и попросил: — Распишитесь здесь, пожалуйста!

Рейберн выполнил его просьбу и, протягивая руку, сказал:

— Надеюсь, что мне больше никогда не придется вас беспокоить. Еще раз благодарю вас!

— Я провожу вас, сэр, — предложил полицейский.

Они вышли в коридор, по которому как раз в это время несколько констеблей вели группу женщин. Все они направлялись к двери, за которой, по сведениям Лайла, размещался зал судебных заседаний.

— Опять эти суфражистки! — пояснил офицер, не дожидаясь вопроса Лайла. — Ну, мистер Кертис-Беннетт — это наш судья — живо с ними разберется! Он их просто на дух не выносит…

— Они и впрямь заслуживают наказания, некоторые их выходки просто возмутительны, — высказал свое мнение Рейберн.

— Да, сэр, вы совершенно правы, — согласился с ним полицейский. — А эти знаете что учудили? Устроили беспорядки на Даунинг-стрит и, наверное, разнесли бы в клочья дом премьер-министра, если бы мои ребята вовремя их не схватили!..

Лайл ничего не ответил — он просто потерял дар речи, ибо в этот самый момент мимо него в сопровождении двух полицейских прошла… Виола!

Как только леди Брэндон вошла в спальню, Виола поняла, что надо готовиться к самому худшему.

И не ошиблась.

Леди Брэндон стремительно пересекла комнату и, подойдя к падчерице, дала ей пощечину.

— Ах ты маленькая лгунья! — злобно прошипела она. — Ты говорила, что спрятала бомбу, а на самом деле и не думала этого делать!

Щека Виолы горела, но девушка из гордости не позволила себе ни уклониться от удара, ни закричать.

Она просто стояла и глядела на мачеху, и, несмотря на охвативший ее страх, взгляд Виолы был тверд.

— Ты опозорила меня перед моими друзьями! — бушевала леди Брэндон. — Ты подвела меня! Как тебе не стыдно?

Не было ни малейших сомнений в том, что она всерьез задета поступком падчерицы, и поскольку Виола отчасти могла понять ее чувства, она виновато прошептала:

— Простите меня, мадре…

— Одного я не могу понять, — резко продолжала леди Брэндон. — Мне удалось привлечь к нашему движению огромное количество женщин, так почему же, когда дело касается тебя, я терплю неудачу за неудачей?..

Она окинула Виолу презрительным взглядом и продолжала:

— Переоденься! Я собираюсь показать тебе, на что способны наши сторонницы в борьбе за свои идеалы. Может быть, хоть тогда ты, наконец, поймешь, что это — настоящие мученицы, для которых превыше всего свобода!

— Вы сказали — переодеться? — переспросила Виола. — А куда мы идем?..

— Увидишь, — лаконично отрезала леди Брэндон. — Надень что-нибудь простенькое. Мы будем лишь зрителями, а не участницами демонстрации!

С этими словами она вышла из комнаты, а Виола, вынужденная подчиниться приказу, сняла бальное платье и надела бледно-лиловое, единственным украшением которого служил скромный кружевной воротничок.

На талии платье было схвачено атласным темно-фиолетовым поясом, а довершала наряд девушки маленькая круглая шляпка без полей с лентами того же оттенка.

Переодеваясь, Виола со страхом думала о том, что ей, очевидно, предстоит увидеть весьма многочисленную демонстрацию. Однако в этот момент она вспомнила, что недавно был принят закон, по которому людные сборища в радиусе одной мили от палаты общин были запрещены.