Серпантин - Александр Мильштейн

Неизвестно, что там происходило у Переверзева, но эта, похоже, решила превратить спальник в смирительную рубашку... Линецкий стал активно бороться... Уже даже не за «свободную любовь», а просто — за свободу... В результате чего они поползли по земле, не вылезая из спальника... Линецкий это понял, когда они достигли другого края поляны. Он подумал, что если это будет продолжаться и дальше, они вывалятся на проезжую часть... А вот проехал троллейбус... Они жили недолго и умерли в тот же день... Она его даже не поцеловала... Только укусила... «Тогда давай спать», — сказал Линецкий... «Давай», — быстро согласилась она. И через минуту уже спала — офицерская косточка...

Услыхав шорохи, Линецкий приподнял голову и увидел, что переверзевский спальник ползёт по траве, как гигантский червяк... Это зрелище напомнило ему о том, что боги рассекли двуполые существа, и с тех пор половинки ищут друг друга по всей Земле... Линецкий всегда в это верил... Но теперь он засомневался... «А может быть, совершенное существо образуют не два человека, а четыре, — подумал он, — хотя... Тогда почему не восемь?..»

Он не мог уснуть. Во-первых, «его половинка» храпела, во-вторых, его член и не думал опускаться. Вместо того, чтобы объединять, член разделял их... Как меч, лежавший между братом и сестрой... Ну, или рукоятка меча... Светало, подул ветер, серая трава вокруг Линецкого шевелилась...

— Ну как?

— Что как? Никак. У нас с ней ничего не было.

— Я не сомневался.

— Да? И откуда у тебя такая уверенность?

— Потому что у нас то же самое было. То есть, ничего не было.

— А при чём тут... Думаешь, они связаны... одной цепью?

— Да.

— А я был уверен, что уж ты-то, ты-то... Не мытьём, так катаньем, — рассмеялся Линецкий, вспомнив ночной газон...

— Но я знаю, в чём причина, — сказал Переверзев и сделал паузу, выжидательно глядя на Линецкого. Тот молча пожал плечами.

— Они лесбиянки.

— Погоди, я что-то ничего не соображаю. Нужно опохмелиться, — сказал Линецкий и открыл пиво ключом.

— Я не думаю, что они лесбиянки, — сказал он, осушив одним глотком полбутылки, — во-первых, они бы тогда попросились в один мешок, во-вторых...

— Я их вижу за версту.

— Почему же я от тебя только сейчас об этом узнаю?

— Я могу ошибаться иногда. И потом, многие из них «би»... Да и неизвестно, что главное... Ты посмотри на себя — ты же помолодел за эту ночь!

— Я? Я глаз не сомкнул... Ну может, под утро... Кошмары снились... Голова раскалывается...

— Ну и что? А выглядишь помолодевшим.

— Так ты даос! — догадался вдруг Линецкий.

— Почему даос?

— Ну, это же даосы говорят, что надо не кончать... Чтобы самому не кончиться... Но я в это не верю, old sport... Ладно, ты скажи, прыжки в мешках входят в многоборье? Сдал я хотя бы на третий разряд? Фух... Голова проходит... Дочь полка сказала, что они скоро снова собираются в Крым... На велосипедах... Представляешь себе эту картину? Тандем, тачанка, механизм Тенгли... Слушай, а может, они так и ловят свой кайф, скользя по седлу... Сила трения перестаёт тогда быть диссипативной... В системе образуется положительная обратная связь, да?

— У меня нет технического образования.

— Это неважно, зато ты даос... Ты поэтому первым понял, что они сделали.

— А что они сделали?

— Они преобразовали динамо-машину в вечный двигатель...

Линецкий успел слегка одичать — шторка на окне автобуса вызывала у него клаустрофобию. Он резко приподнял её, отодвинул и запихнул между спинкой сиденья и стенкой «Икаруса». В окно теперь попадали прямые солнечные лучи. Линецкий зажмурился и пробормотал что-то вроде «юбэка». Трудно сказать, была ли это аббревиатура Южного берега Крыма, который они с Переверзевым как раз в этот момент покидали, или же попросту «юбка»...

Возможно, шторка своим узором напомнила Линецкому что-то из гардероба Инны...

Хотя... Он никогда не был так наблюдателен.

Скорее всего, клетчатая шторка с оборочками могла напомнить ему юбку как таковую...

Край её вдруг сам по себе выпростался, и Линецкий с ещё большей силой запихнул его обратно.

Отстав от одного берега и не причалив пока что к другому... В иносказательном смысле... То есть, «отцепившись от юбки жены» и «повиснув в воздухе»... Линецкий по дороге с Южного берега на Восточный боялся повторить это рискованное движение уже в географическом смысле... Закрывая глаза, он поэтому не очень-то верил, что автобус останется автобусом рейса «Ялта — Феодосия», а не превратится, скажем, в поезд «Симферополь — Харьков», а тот в свою очередь... В подводную лодку в степях Украины...

Хотя после ночи, проведённой на ялтинском газоне... Линецкому было уже абсолютно по фигу, где он проснётся...

Он уже засыпал, но вдруг услышал грохот... Открыл глаза и увидел за окном голых мокрых людей с отбойными молотками... Автобус стоял на светофоре, светофор не светил — был ослеплён солнцем... Один рабочий, встретившись с Линецким взглядом, крикнул: «Чего вылупился?»... Автобус поехал: закрыв глаза, Линецкий снова стал клевать носом... Свою умственную скорлупу... Пока снова не вылупился... И на этот раз — без соглядатаев...

Мы только увидели, как тело Линецкого стало заваливаться набок, как голова ткнулась в бок Переверзева, как тот съехал по своему сиденью вниз — ровно настолько, чтобы можно было переложить голову Линецкого к себе на плечо. Там эта голова и пролежала до самой Феодосии.

Было уже близко к полудню, когда странноватая, прямо скажем, парочка, приехавшая накануне вечером, вышла наконец из своего флигеля. На нём были белые брюки и рубаха, а на девушке, которая годилась ему в дочки, если не во внучки, что-то вроде пёстрого газового платка, обёрнутого вокруг бёдер... Ну и лифчик по случаю такого наряда, она, конечно, не носит, — думала Марфа Дмитревна, отводя взгляд от новоприбывших и устремляя его на дно колодца... Она намеренно не спешила его поднимать, чтобы дать им возможность пройти. Чтобы не встречаться и не думать, в какой форме выказать своё презрение... Но что-то не слышно было шагов... Марфа Дмитревна медленно поднимала ведро... Пока ей не пришло в голову, что они стоят и смотрят ей в спину... Она резко обернулась... Ведро дёрнулось, выплеснулась только что набранная вода...

— Вы что-то хотели? — сердито сказала Марфа Дмитревна.

— Да, — сказала девица.

Марфа Дмитревна машинально мотала цепь, поднимая пустое ведро.

— Говорите, — сказала она таким тоном, что нормальные люди сразу бы забыли, что им было нужно... Но наглая девка и бровью не повела.

— Можете нас сфотографировать? — спросила она. В руках у неё был большой чёрный фотоаппарат, она уже протягивала его Марфе Дмитревне. Та нехай горит оно всё ясным пламенем, — подумала та, — абы гроши платили...