Каникулы Петрова и Васечкина - Владимир Алеников

Гусю, очевидно, только этого и надо было.

– Вот как? – возмутился он. – Толкаться?! Ну, погоди!

И он размахнулся что было сил.

Ударить, однако, ему не удалось, потому что Васечкин в это время ловко ткнул Гуся головой в живот.

И тут началось такое, что никакому описанию не поддаётся. Мелькали руки, ноги, рюкзаки, из которых высыпались вещи, которые тут же шли в ход…

А по лагерю в это время к главной аллее что было сил бежала хорошо знакомая нам компания.

Впереди Филипп, за ним, чуть отстав, Антон, за ним – Артём, Алик, Лёша, Дашенька с Анкой, Добкина с Бобкиной, за ними шестеро исправившихся лодырей во главе с Рыжим и, наконец, Инна Андреевна.

Когда же все они, тяжело дыша от быстрого бега, прибыли на место событий, глазам их предстало невероятное зрелище.

Поверженный хулиган Гусь, прикрываясь обломками гитары, испуганно моргая, смотрел на Васечкина с Петровым, которые стояли, держась друг за друга, чтобы не упасть, поскольку их шатало от слабости. Все трое были покрыты пылью, синяками, ссадинами, царапинами и остатками находившихся в рюкзаке предметов.

– Мон дьё! – прошептала поражённая Инна Андреевна. – Господи! Кэс ке сэ, Васечкин? Что это?

– А, это вы, Инна Андреевна! – слабо улыбнулся Васечкин. – Бонжур! – И он упал без чувств на руки окружающих его ребят.

Дашенька немедленно склонилась над ним, вытирая ему лицо белоснежным платочком.

– Здрасьте, Инна Андреевна! – в свою очередь прошептал Петров и также упал без чувств.

Над ним тут же начала хлопотать Анка.

Все остальные грозно повернулись к хулигану.

– Я не виноват! – залепетал он. – То есть виноват, но больше не буду! Честное слово! Товарищи! Граждане! Вот видите! – Он неожиданно поплевал на свой кулак, и грозная татуировка «ГУСЬ», оказавшаяся, к общему удивлению, следами простого чернильного карандаша, стала расплываться и исчезать.

– Вставай! – сурово сказал Антон. – Там разберёмся!

Гусь, подчиняясь, встал, но тут же пошатнулся и, разумеется, тоже упал без чувств.

Им сразу же занялись Бобкина и Добкина.

– Давайте сюда носилки! – распорядилась Инна Андреевна. – Их надо немедленно в изолятор! Вит, вит, мэз анфан! Скорее!

В это время Васечкин открыл глаза, но, видимо, окружающее представлялось ему ещё достаточно мутным, потому что он сказал следующее:

– Маша! Ты приехала?

И тут же опять потерял сознание.

– Он назвал меня Машей! – огорчилась Дашенька.

Настала очередь открыть глаза и Петрову.

– Маша! – прошептал он. – Ты письмо получила?

И опять закрыл глаза.

– И меня назвали Машей! – возмутилась Анка.

– Это, видно, та, которой они письмо писали! – догадался Алик.

В это время открыл глаза хулиган.

– Мама! – сказал он и потерял сознание.

Тем временем принесли носилки.

Под активным руководством Инны Андреевны всех троих погрузили на них, остальные выстроились друг за дружкой, и по сигналу Инны Андреевны: – «Ан наван! Вперёд!» – всё шествие двинулось к изолятору.

Шествие, надо заметить, было достаточно живописным. Впереди шла Инна Андреевна. Васечкина несли Антон с Артёмом, а сбоку от него шла Дашенька, не переставая вытирать его платочком.

Следом Алик и Лёша несли Петрова, а вслед за ними Рыжий и ещё трое несли Гуся, с двух сторон от которого, как стража, вышагивали Добкина и Бобкина.

Инну Андреевну, шедшую впереди, очевидно, настолько переполняли чувства, что, не в силах дольше сдерживать их, она остановилась на секунду и… запела.

ИННА АНДРЕЕВНА. Так бывает, что порой

Велики глаза у страха.

АНТОН (со вздохом, оглядываясь на процессию).

Только подлинный герой

Не потерпит в жизни краха.

АЛИК. Кто взаправду – «кто есть кто»?

Как тут сразу разобраться!

АРТЁМ. Не потерпим ни за что

Больше мы обмана, братцы!

ЛЁША (Бобкиной и Добкиной).

Это всё болтливость ваша!

БОБКИНА и ДОБКИНА. Сами заварили кашу!

АНТОН (оборачиваясь).

Вам ещё досталось мало!

ДАША (наклоняясь над Васечкиным).

Ах, какой бедняжка!

ВАСЕЧКИН (приподнимаясь на носилках и падая обратно).

Маша!

АНКА (наклоняясь над Петровым и хлопая его по плечу).

Молодец! Не струсил!

ПЕТРОВ (приподнимаясь на носилках и падая обратно).

Маша!

АЛИК (боязливо косясь на Гуся).

Мы ещё хлебнём с ним!

ГУСЬ (приподнимаясь на носилках и падая обратно).

Мама!

ИННА АНДРЕЕВНА. Так бывает иногда —

Кто-то сел в чужие сани,

Рад бы слезть, да вот беда —

Сани дальше едут сами!

АЛИК. Где чужие, где свои,

Как тут сразу разобраться?

АНТОН. Но пора уже над «i»

Нам поставить точки, братцы!

ЛЁША (Бобкиной и Добкиной).

Это всё болтливость ваша!

БОБКИНА и ДОБКИНА. Сами заварили кашу!

АНТОН (оборачиваясь).

Вам ещё досталось мало!

ДАША (Васечкину). Ах, какой бедняжка!

ВАСЕЧКИН (приподнимаясь и падая). Маша!

АНКА (Петрову). Молодец, не струсил!

ПЕТРОВ (приподнимаясь).

Маша!

АЛИК (косясь на Гуся).

Мы ещё хлебнём с ним!

ГУСЬ (приподнимаясь и падая). Мама!

Петров и Васечкин лежали в лагерном изоляторе. Гусь, очевидно уже выздоравливающий, ковылял вокруг них, заботливо и несколько подобострастно исполняя обязанности сиделки.

Друзья были со всех сторон обложены книгами – теми, которые в своё время были вручены Васечкину в беседке.

Петров составлял икебану, а Васечкин размышлял над магнитными шахматами.

И тут открылась дверь и в комнату влетели Анка с Дашенькой.

– Вот тут тебе, Васечкин, варенье! – защебетала Дашенька.

– А тут тебе, Петров, печенье! – объявила Анка.

Друзья со вздохом переглянулись, тумбочки у обоих и так уже были доверху забиты сластями. Неизвестно, что бы ещё сказали или сделали Анка с Дашенькой, но в это время дверь опять открылась, и на пороге появилась… Маша.

– Машка!!! – завопил Васечкин, подпрыгивая на кровати.