Седьмое таинство - Дэвид Хьюсон

— Ник! — яростно закричала Эмили.

Полицейский оглянулся. Беременность превратила ее лицо в бледную маску. Нынче утром невесту вырвало в ванной. При этом она громко ругалась, немного шокированная тем, что нечто внутри ее ни с того ни с сего причиняет столь низменные и унизительные страдания.

— Не вмешивайся, пожалуйста, — отчеканил он. — Ничего особенного. Просто стой там, где стоишь.

Пустые слова, глупые слова, подумалось ему. Но они задержат ее, пусть хоть на минуту.

Сам же спокойно пошел вперед, не обращая внимания на перепуганную женщину, сидящую на земле. Коста старался встретиться взглядом с мужчиной в черных куртке и шапке, догадаться, что у него на уме. Выглядел тот скорее решительно, чем уверенно. Полицейские проходили в квестуре[19]курс антитеррористической подготовки и знали, как может себя вести профессиональный киллер или похититель, а также какие уловки, какую тактику может пустить в ход, чтобы добраться до жертвы. Но то, что Ник видел перед собой сейчас, не соответствовало ни одному из предлагавшихся тогда вариантов. Это был явный новичок, непрофессионал, импровизирующий прямо на ходу.

Коста посмотрел еще раз, более внимательно. Вполне приличный непрофессионал, решительный, такого трудно ошеломить.

Перони наконец восстановил дыхание и вышел на освещенный перекресток двух улочек, прямо в зону огня — Коста не мог бы назвать это никак иначе.

— Назад! — зло заорал он напарнику. — Я что тебе сказал! — Здесь не место для свалки, ситуация и без того достаточно деликатная. Его порадовало, что старина Джанни послушался и замер на месте с мрачным выражением на лице.

Затем Ник перевел взгляд на Фальконе и тут же почувствовал приступ ярости. На губах выступила кровь, и, что хуже, в глазах появилось какое-то странное, не свойственное Лео выражение, словно инспектор сдался. Полицейский имел вид сбитого с толку человека, явно смирившегося со всем происходящим, — и это совершенно не соответствовало всему тому, что Коста знал о характере Фальконе.

И тут в голову случайно пришла очень странная мысль.

«У вас такой вид, Лео, словно вы увидели привидение» — вот что подумал Ник.

День рождения справляли в саду неподалеку от семейного дома, в тени, под пыльными решетками для вьющихся растений, на террасе, с которой открывался живописный вид на Авентино и вытянутое зеленое пространство Большого цирка. Мама пригласила девятерых одноклассников Алессио.

Что касается цифр, то значение имела только одна — и вовсе не потому, что отражала его возраст. Отец перед этим, когда остальные дети еще не собрались, отвел сына в сторонку и все объяснил.

Семь — магическое число.

Императорский Рим стоял на семи холмах. Семья Браманте проживала на одном из них, и этот холм за прошедшие столетия по большей части не слишком изменился.

Семь было и планет, известных древним, и семь чудес света, и семь основных цветов радуги, и седьмое небо как будто находилось где-то за облаками, укрытое от взглядов.

Это, как сказал Джорджио Браманте, основные универсальные идеи, известные на всех континентах, всем народам, во всех религиях. Идеи, возникающие повсюду в совершенно идентичном виде, когда обычные объяснения — типа, венецианец сообщил о них китайцу, который передал это ацтекскому вождю и так далее — не имели никакого смысла. Число «семь» возникло как будто независимо от человечества, а потом вошло, внедрилось в сознание человека по своей собственной воле. Масоны, друзья мальтийских рыцарей, верили, что семь небесных существ, именуемых Могучими Элохим[20], создали Вселенную и все, что в ней есть. Иудеи и христиане считают, что Бог создал мир за шесть дней, а в седьмой день отдыхал. Что касается индуистов, они полагают, будто Земля — это территория, ограниченная семью полуостровами.

Иисус семь раз начинал говорить, будучи распят на кресте, после чего умер. Цифра «семь» встречается в Библии, рассказал отец во время приватной беседы, перед тем как начали запускать воздушные шары, поедать торт и петь все эти глупые и бессмысленные песенки. В книжке, которая называется «Притчи» — это слово очень понравилось Алессио, и он решил его непременно запомнить, — приводится речение, которое отец точно процитировал наизусть, хотя их семейство никогда не посещало церковь.

«Ибо семь раз упадет праведник, и встанет; а нечестивые впадут в погибель».

Тогда Алессио спросил, что означает это речение. Мальчик не понимал Библию. Может, и отец тоже не понимал.

— Оно означает, что хороший человек может не разделать что-то неправильное, но в конце может исправить это. Тогда как плохой человек…

Фантазер ждал, когда наконец начнется это идиотское празднество. Раньше начнется, быстрее закончится. Торт он есть не станет. И не будет выказывать радость, пока не останется один, наедине с собственным воображением. Отец вновь погрузится в свои книги, а мама уйдет в свою студию на втором этаже и начнет возиться с вонючими красками и незаконченными полотнами. В школе некоторые утверждали, что это плохо — быть единственным ребенком в семье. Из подслушанных разговоров родителей, которые велись шепотом, но принимали очень оживленный характер, когда взрослые полагали, что их никто не слышит, следовало, что так получилось отнюдь не по их выбору.

— Плохой человек навсегда останется плохим, что бы он ни делал? — предложил свое окончание Алессио.

— Навсегда, — подтвердил Джорджио Браманте, важно и значительно кивнув, — манера, которая мальчику так нравилась, что он и сам время от времени ее имитировал. Это был жест знающего, мудрого и влиятельного человека, профессора. Его отец — человек большой эрудиции и тайных знаний, которыми он будет понемногу делиться, в течение многих лет.

«Навсегда» — это фантазеру казалось несправедливым. Слишком суровое суждение, не очень-то доброе, не такое, к какому пришел бы кто-нибудь вроде Иисуса, который, несомненно, верил во всепрощение.

Эта мысль вновь посетила его на следующий день, когда там, на холме, чуть ниже парка с апельсиновыми деревьями, он узнал и другие тайны, более значительные, более грандиозные, чем мог вообразить. Браманте, отец и сын, оказались в маленьком, ярко освещенном подземном помещении всего в нескольких шагах от железных ворот, закрывавших вход в незаметный тоннель невдалеке от школы. Ворота эти, к явному удивлению Джорджио, оказались отпертыми; правда, это не очень его встревожило.

Семь!

Мальчик оглядел помещение. Тут пахло сыростью и табаком. Имелись и следы частых и недавних посещений: целый лес ярких электрических светильников, питавшихся от кабеля, что змеей тянулся через вход; карты и схемы на больших листах бумаги на стенах; низкий стол и четыре дешевых стула, установленных под желтыми лампами, свисающими с каменного потолка.