Бронте - Ирина Георгиевна Ярич

к чаю, девушки пришли в столовую, но были так грустны, что отцу стало неловко. Сёстрам не хотелось ни с кем разговаривать, да и аппетит у них пропал. Выпив лишь чай, они отказались от ужина, и тихо ушли к себе. Утром они снова собрались за завтраком, такие же подавленные и печальные. Мало по малу сёстры разговорились. Кротко глядя на отца, Эмили произнесла:

— Табби нас в детстве нянчила, а мы её оставляем, нехорошо, папа.

— Она жила с нами двенадцать лет. Я всегда считала, что мы все, вместе с ней, одна семья, а оказывается она чужая и нам в тягость, — тихо укоряла Шарлотта.

— Мы отказываем в помощи старушке. Папа, разве ты нас этому учил? — решилась высказаться и Энн.

— Да, папа, это так не похоже на тебя, — обратилась Шарлотта к отцу. — Согласись, получается так, что когда Табби была моложе и здоровее, мы в ней нуждались, а теперь она состарилась и заболела, и стала нам не нужна. Это не благородно, папа!

— Дети, всё же для вашей пользы, — попытался оправдаться Патрик, который, конечно же, был солидарен с дочерьми.

Девушки поблагодарили за пудинг и гренки, но есть не стали.

Патрик Бронте чувствовал себя виноватым перед верной и добросовестной служанкой и понимал, что дочери правы, но и их ему было жаль. Они совсем не отдохнули на это Рождество, всё в делах и хлопотах. А всё-таки лучше, когда на совести спокойнее. И он распорядился, чтобы Табби осталась в пасторате, а дочери продолжили за ней ухаживать.

Шарлотта получила несколько писем от мисс Вулер, где та настоятельно просила её вернуться в школу и некогда твёрдое решение не возвращаться туда подверглось сомнению. Нога у Табби продолжала болеть, и её лечение требовало расходов. Брануэлл увлёкся стихами, он настойчиво посылал их в журналы и газеты, надеясь на публикацию. Новая страсть соперничала с живописью. Энн оставалась дома, образование её закончилось, но она не грустила, читала книги из домашней библиотеки. После некоторых раздумий Шарлотта согласилась снова поехать в пансион мисс Вулер.

Птицы ещё с февраля звонко заливались. Солнце всё ярче и сильнее обогревало соскучившуюся по теплу землю. Весеннее пробуждение рождало в душе необъяснимую радость. Но эта светлая пора принесла с собой слабость, которая особенно сказалась на здоровье Шарлотты. «Боже, Великий! Как мне победить своё раздражение?! Я знаю, понимаю, что должна терпеть и не давать волю своим желаниям. Должна быть приветливой и доброжелательной с ученицами, ведь они не виноваты в том, что не так быстро, как мне хотелось бы, усваивают уроки и им необходимо повторять и повторять, чтобы они, наконец, поняли. Одно и то же твердить по нескольку раз, как это скучно! Создатель, вразуми и дай терпение и силы! Они уже у меня на исходе» — таковыми были размышления Шарлотты. Всё возрастающая раздражительность сделала её чувствительную натуру нервической. От лёгкого стука или любого шума она стала вздрагивать, пугалась шорохов.

Мисс Вулер заметила болезненное состояние Шарлотты и посоветовала проконсультироваться у доктора. Но та отказалась, опасаясь, что придётся раньше каникул уехать. Она собиралась потерпеть до лета, уже потом во время отпуска отдохнуть и набраться сил. Но мисс Вулер на этот раз не послушала Шарлотту, она вызвала врача. После обследования доктор в присутствии хозяйки пансиона порекомендовал девушке:

— Голубушка, вы ведёте в основном сидячий, малоподвижный образ жизни. Вам нужно сменить обстановку. Возвращайтесь домой, поживите в компании людей вами любимых, подышите свежим воздухом родных мест. Тёплая пора года способствует прогулкам, которые вам очень желательны.

И Шарлотта уехала в Хауорт. В тиши родного дома, среди дорогих её сердцу лиц она, словно оттаяла. В июне по приглашению отца прибыла Мэри со своей сестрой Мартой. Гости внесли оживление в бесцветные будни, и молодым Бронте стало веселее.

После отъезда гостей юное поколение семейства предалось литературным фантазиям. Скрытная Эмили с карандашом и бумагой в кармане углублялась в свои любимые вересковые заросли. Энн в перерывах между чтением что-то записывала в маленькую тетрадь. Брануэлл поделился с Шарлоттой новым замыслом рассказа. Эта идея увлекла их, и они оба стали придумывать действие и персонажей. В результате их совместного труда родилась повесть «Отель Стэнклифф», действие её происходило в фантастической Ангрии. Сестры, прочитав, пришли в восторг и загорелись когда-нибудь тоже что-нибудь написать. Но Шарлотта и Брануэлл не только не решились предложить своё творение издательству для публикации, но даже не показали отцу и тёти.

Брануэлл накопил изрядное количество своих живописных работ. Их видели не только его родные и друзья, но и посетители, и гости пастората, выказывали восхищение юному художнику. Этого ему уже было мало, хотелось признания публики большого города. «Хорошо бы в Лондоне поставить выставку, но там дороговизна, а интересно узнать какое мнение было бы у художников и критиков столицы», — размышлял Брануэлл.

Общими усилиями удалось наскрести сумму, которая позволила арендовать большую комнату под студию в Бредфорте, ближайшем крупном городе графства. Брануэлл привёз туда почти все портреты, написанные за последние годы, а также пейзаж и натюрморт. Брануэлл поместил рекламу в прессе и послал письма нескольким известным знатокам живописи, пригласив их обсудить его картины. В предвкушении одобрения его полотен он ждал публику в зале, мечтая, как их восторженные отклики в газетах откроют ему дорогу в Лондон. И то, что он услышал, его ошеломило. В ушах звучали обидные для него слова, высказанные в насмешливой манере или с высокомерием, с ехидством или пренебрежением.

— Рука незрелая, какое уж тут мастерство.

— А лица, они плосковаты.

— Да, объёма не хватает, а какая неестественная шея.

— Подбор красок никуда не годен. Какие-то мрачные, тёмные тона.

— Вот здесь нарушена композиция.

— Примитивные потуги.

— Дилетант, видно с первого взгляда.

И ни одну картину никто не пожелал приобрести. Брануэлл поражённый беспощадной критикой недоумевал, почему они не видят, как различны выражения лиц на портретах, ведь по ним можно угадать настроение того, кто позировал. Почему не замечают переливов ткани, игру света и тени и многих других нюансов, которые должны были отметить специалисты. Удручённый Брануэлл, поверженный жестокими отзывами пал духом. По неопытности он не смог отличить истинную критику от желчной зависти, обращённой на способного конкурента. К сожалению, среди них не нашлось человека, который бы дружелюбно и по-отечески посоветовал ему совершенствоваться в любимом деле и, что его работы совсем не ужасны, а скорее наоборот, его портреты пытаются рассказать о людях, которых он рисовал. Всматриваясь в их лица, хочется узнать больше об изображённых людях, что их печалит, к чему стремятся. И не