Книжный магазинчик Мэделин - Мэри Энн Марлоу

У поворота рос крючковатый дуб с мощным стволом – ориентир, по которому местные объясняли дорогу. «Пройдешь мимо огромного дуба…» В детстве я думала, что это начало сказки «Жуткое старое дерево» из мультсериала «Медведи Беренстайн». Все еще представляю, как ставлю лестницу, залезаю наверх, а там спит большой медведь.

Время от времени проезжали машины, и я шла по обочине. Водители махали, предлагая подвезти, но я хотела остаться наедине со своими мыслями. День был слишком хорош.

Вскоре мысли двинулись в сторону моих бесконечных забот: благополучие книжного магазина, выпуск первого романа, черновик следующего и, как всегда, грусть о прошлом, которое я потеряла, и настоящем, которым я не живу. Еще когда мы обдумывали переселение в бывший пригород, и Питер был полон наивного энтузиазма, а также желания избавиться от вечной спешки, он вполне серьезно погружался в местный колорит Ориона. Мы ели пиццу в кафе «У Андерсона» и пили пиво с моими друзьями в «Джукбоксе». Провинциальный темп жизни идеально мне подходил, тогда как Питера влекла активная деятельность. У меня было все желаемое и необходимое (хотя, должна признаться, даже лучшие субботы в Орионе не сравнятся с модными барами и космополитичными развлечениями). Питер променял коктейльные вечеринки в большом городе на неспешные прогулки по тропинке у ручья. В Орионе нечего делать, если сам не найдешь себе занятие.

Пока мы жили в мире Питера, среди его друзей, он был абсолютно счастлив со мной. Ему, наверное, казалось, что это со мной произошла перемена. И он захотел вернуться к той, первоначальной нашей жизни.

В течение нескольких месяцев Питер пытался все наладить, а я делала вид, что не замечаю, как скучно ему становится от привычного распорядка – так же и я потеряла интерес к быстрому ритму его мира. Наши отношения становились все более практичными и прагматичными, в том же смысле, как откладывать деньги на пенсионный счет намного разумнее, чем тратить их на загибающийся книжный магазин в захолустном городке.

Если бы я не вернулась в Орион, может, мы все еще жили бы вместе в Индианаполисе. Сидели бы в кофейне друг напротив друга, каждый в своем мирке.

Слова Серебристого Лиса – «не каждая романтическая связь примечательна и достойна упоминания» – жгли, как протертая спиртом рана. Когда-то наша связь была примечательной.

Сжав кулак, я пробормотала:

– Не только я виновата в том, что Питер ушел.

Я застала маму на заднем дворе: седые волосы забраны в пучок, ладони в грязи. Она подала мне перчатки и лопатку, и я направила свою досаду на выдергивание сорняков. Мама начала пересказывать сплетни, услышанные вчера во время игры в «Бунко». Все мамы района были в курсе дел друг друга, и та, что не приходила на встречу, становилась предметом всеобщего обсуждения. Узнав, какие страсти там кипят, я поняла, что у меня все не так плохо.

Я навострила уши, когда она сказала:

– Бренда спрашивала про тебя и Питера.

Значит, обо мне по-прежнему шептались. У меня не нашлось ответа для Бренды, которой не было рядом, поэтому я бросила лопатку на землю и потянула рукой за один упрямый корень.

– Ага.

Мама отвлеклась от работы.

– Никак не пойму, почему вы не поладили. Уверена, вы могли бы во всем разобраться за ужином, просто поговорив.

Словно мы с Питером – герои приводящего в бешенство романа. На ум пришла строка из чертова письма Серебристого Лиса, и я с сарказмом ее процитировала:

– Наверное, у нас была не любовь на века.

Мама нахмурила брови, и я почувствовала себя засранкой. Ее супруг, мужчина, который был бы моим приемным папой, умер до того, как я младенцем обосновалась в новом доме. Я называла его отцом; настоящего донора спермы я не знала. Любила говорить, что имела «около-отцовский опыт». Не при маме, конечно.

Она хотела как лучше. Ей всегда нравился Питер. Не удивлюсь, если они до сих пор общаются. Думаю, он каким-то образом напоминал ей о моем папе, и от этой мысли сжимало сердце. Иногда я забывала, какую потерю перенесла мама, чем пожертвовала, и ненароком говорила что-то обидное.

Я никогда не видела маминых отношений с мужчиной, поэтому мне было легко представить, что она всегда оставалась самодостаточной. Она вполне могла бы снова выйти замуж после смерти отца. Раньше я считала, что мама не ходила на свидания, так как боялась смутить меня или уделять мне мало времени, ведь она и так пропадала на работе. Но когда я спрашивала об этом, она отвечала:

– В первый раз все получилось правильно.

Моего несостоявшегося папу я знала только по фотографиям и рассказам, и мама говорила о нем так, что он казался идеальным. Заботливый, терпеливый, красивый, веселый. Я завидовала подругам, чьи отцы рассказывали ужасные анекдоты и позволяли смотреть сомнительные телешоу, пока матери не видели, покупали всем нам мороженое и включали в машине древнюю музыку, сообщая подробности из истории групп – по их мнению, самых крутых. И все же, представляя папу, я каждый раз наделяла его богатством, умом и элегантностью, пользуясь всеми литературными тропами для исполнения подсознательных желаний. Мой воображаемый отец был лучше любых настоящих.

В действительности у вселенной не нашлось для меня отца.

Я протянула руки и обняла маму.

– Прости. Меня сейчас многое злит, но ты тут ни при чем.

Она улыбнулась.

– Имя тебе дали подходящее. – И вот так она обо всем забыла. Иронично, что биологическая мать бросила меня, потому что не могла растить ребенка в одиночку, тогда как миссис Труди Хэнсон сумела воспитать меня без посторонней помощи. И у нее отлично получилось.

Время вдали от квартиры и книжного магазина пошло мне на пользу: новый опыт заставил задуматься, активно работало воображение. Чем дальше от клавиатуры я находилась, тем больше слов накапливалось в моей голове, и мне надо было выплеснуть их на страницы.

На обратном пути персонажи все время говорили со мной, и впервые после прочтения отзыва, подорвавшего мои силы, я была готова окунуться в писательство. С бокалом пино гриджио в руке я поставила таймер, чтобы отключиться на час от всех социальных сетей. Следовало сосредоточиться. Чуть ранее в тот день пришло письмо от редактора, и я поняла, что надо торопиться. Срок сдачи книги быстро приближался.

Я занесла пальцы над клавиатурой… а потом, к моему ужасу, в голове стало пусто.

Курсор насмешливо мигал, лишая силы духа. Переполнявшие меня слова куда-то испарились. Я все равно напечатала предложение и сморщилась. Выжала из себя целый абзац, борясь с растущей уверенностью в том, что эта книга бессмысленна. Зачем ее заканчивать?

Тонкий голосок повторял, что я не умею писать об отношениях. Неужели между главными персонажами опять нет искры?

Половина второй книги написана в эмоциональной мертвой зоне. Это так заметно?

Я перечитала последний абзац.