Идеальный парень - Алексис Холл

– Раньше я ел мясо, и он мне понравился. Но недавно понял, что не могу себе больше этого позволять по этическим соображениям.

– Но ты с удовольствием пришел сюда и, словно какой-нибудь садист, готов смотреть на то, как я буду поглощать куски, отрезанные от тела убитого животного?

Он заморгал.

– Честно говоря, я не думал об этом в таком ключе. Мне хотелось, чтобы ты насладился вкусной едой. Я никогда не пытаюсь внушать своих принципов людям, явно их не разделяющим.

Мне показалось или он пытался сказать нечто вроде: «Мне кажется, ты ведешь себя неэтично, но другого я от тебя и не ожидал»? Как взрослый человек, желающий во что бы то ни стало сохранить работу, я должен был бы пропустить это мимо ушей.

– Спасибо. Обожаю, когда обед подается под легким соусом ханжества.

– Ты несправедлив. – Оливер снова завозился на стуле и опять пнул меня ногой. – Ты ведь, возможно, еще больше обиделся бы, если бы я заказал тебе вегетарианские блюда, не поинтересовавшись твоим мнением. И прости, что я все время задеваю тебя, но твои ноги постоянно оказываются не там, где мне кажется.

Я посмотрел на него своим самым злобным взглядом, на какой только был способен.

– Бывает.

После этого наша беседа не просто стихла, ей словно прострелили голову. И я понимал, что нужно срочно приступать к реанимации, но не испытывал ни малейшего желания делать это, да и не знал, что тут можно предпринять.

Поэтому я с хрустом стал вгрызаться в запеченый сколимус с пармезаном, который нам подали (это было довольно вкусно, хотя я понятия не имел, что такое сколимус, но не хотел доставить Оливеру радость и спрашивать его об этом), попутно задаваясь вопросом, что бы я сейчас чувствовал, если бы оказался в компании не такого несносного человека. Тут было мило, уютно, двери были покрашены в яркие цвета, сиденья обиты кожей цвета карамели, и готовили здесь, судя по всему, очень вкусно. В таком ресторане хочется провести юбилей, или отметить какую-нибудь особенную дату, или вернуться, чтобы вспомнить о прекрасном первом свидании, которое здесь когда-то состоялось.

Рыбный сэндвич, когда его подали, оказался одним из самых вкусных блюд, которые мне только доводилось пробовать: между двумя ломтями мягкого маслянистого хлеба из дрожжевого теста лежали кусочки копченого угря, щедро смазанные ядреным хреном и дижонской горчицей, а также колечки маринованного красного лука, достаточно острые, чтобы можно было почувствовать их сквозь насыщенный вкус рыбы. Кажется, я даже застонал от удовольствия.

– Ну ладно, – сказал я, проглотив сэндвич. – Кажется, я слишком быстро его съел. Но он был таким вкусным, что я почти готов был на тебе жениться.

Возможно, я тогда смотрел на мир сквозь очки цвета копченого угря, однако мне показалось, что глаза Оливера засияли каким-то серебристым светом, и его взгляд стал мягче, чем вначале.

– Рад, что тебе понравилось.

– Я готов есть эти сэндвичи каждый день до конца жизни. Как ты мог стать вегетарианцем, раз уж на свете существуют такие вкусные вещи?

– Я… решил, что так будет правильнее.

– Я даже не знаю, похвалить тебя или посочувствовать. Это такая трагедия.

Одно его плечо дернулось, словно он пытался застенчиво пожать им. Снова образовалась пауза, но она уже не была такой неловкой, как прежде. Может, нам еще удастся поладить? И, может, эта мертвая рыба спасет меня?

– Значит… мм… – протянул я, все еще ощущая приятное послевкусие от сэндвича, которое придало мне уверенности, – ты, кажется, упоминал, что работаешь юристом или кем-то в этом роде?

– Да, я барристер.

– И чем занимается… баррист?

– Я… – Носок его ботинка опять стукнул меня по колену. – Боже, прости. Я опять это сделал.

– Кажется, ты пытаешься заигрывать со мной? Поэтому и тычешь меня ногой под столом?

– Что ты, поверь, это абсолютно случайно!

У него был такой смущенный вид, что мне даже стало его жалко.

– У меня просто ноги от ушей. Куда ни повернись, обязательно наткнешься на них.

Мы оба уставились на скатерть.

– А давай я сейчас сделаю вот так… – предложил я и перенес ноги вправо.

Он подвинул свои итальянские кожаные ботинки влево.

– А я – вот так…

Пока мы перемещали наши ноги, его лодыжка слегка задела мою. У меня уже так давно не было секса, что в этот момент я едва не грохнулся в обморок. Когда я наконец отвлекся от нашего случайного взаимодействия под столом, то заметил, что он смотрел на меня с хитрой полуулыбкой, как будто мы только что собственноручно (или собственноножно?) смогли уладить глобальный военный конфликт.

Внезапно все происходящее показалось мне не таким и ужасным. Даже вполне сносным, и я поймал себя на мысли, что смогу общаться с парнем, у которого такая улыбка и который купил мне потрясающий сэндвич с угрем, даже если бы у меня не было крайней необходимости в этом.

Вот только для меня это было еще хуже, чем испытывать к нему стойкую антипатию.

– Что… что у тебя за работа? – Мой голос был нежным, как чашка гранолы.

– Ах да. Так вот, я, – на этот раз его ботинок лишь слегка задел мой, когда его нога снова заерзала под столом, – я специализируюсь на уголовно-правовой защите. И ты можешь сразу задать его.

– Что задать?

– Вопрос, который задают все, когда узнают, что я работаю защитником по уголовным делам.

Мне стало не по себе, возникло такое чувство, словно я сейчас провалюсь на экзамене. В приступе паники я выпалил первое, что пришло мне на ум:

– Ты когда-нибудь занимался сексом в парике?

Он посмотрел на меня с недоумением.

– Нет, потому что эти парики очень дорогие, очень неудобные, и к тому же я должен носить свой парик на работе.

– Ой. – Я попытался придумать другой вопрос. Но в голове крутилось только: «А ты занимался сексом в своей мантии?», но этот вопрос был ничуть не лучше предыдущего.

– Обычно люди спрашивают меня, – продолжил он, словно был единственным актером в пьесе, который выучил свою роль, – как я живу после того, как отпускаю на свободу насильников и убийц.

– Вот это хороший вопрос.

– Мне ответить на него?

– Судя по всему, тебе не хочется этого делать.

– Дело не в том, чего я хочу. – Он сжал челюсти. – А в том, не сочтешь ли ты меня беспринципным стяжателем, если я не стану тебе отвечать.

Я сильно сомневался, чтобы его – или кого-либо еще – особенно волновало мое мнение: хорошее, плохое или индифферентное. Но я взмахнул руками, словно говоря: «Давай, валяй!», и добавил: