Северный витязь - Александр Тамоников

– Погоди, не тараторь, Чеботок, – поморщился сотник. – Что за воин, где ты его нашел?

– Ты скажи для начала, Алекса, ты мне веришь или нет? Я тебя подводил хоть раз в бою?

– Верю, Сила, потому и расспрашиваю, а не в погреба тащу на хлеб и воду. Знаю, что твое слово честное.

– Зовут его Илья, он из-под города Мурома. И ехал он сам по своей воле князю Владимиру служить, потому что так велит его сердце, потому что он слышал, что многие сильные воины едут в Киев и хотят служить одному князю, и чтобы не было больше на Руси меж князьями раздора, а был один над всеми – Владимир.

– Ишь ты! – усмехнулся сотник. – А они его, значит, послали на конюшню?

– О чем я тебе и толкую, – развел Сила руками.

– Ладно, не кручинься, Чеботок. Я за тебя словечко замолвлю, только ты пока ко двору глаз не кажи, пока я сам тебе не разрешу. А где ж твой Илья теперь?

– Ускакал. Только я думаю, он что-то задумал и еще вернется. Не простой он, хитрость в нем есть природная, сметка молодецкая. Я думаю, задумал он доказать, что стоит большего, чем коней поить да стойла чистить.

– Ладно, посмотрим, на что способен твой Илья. Лишь бы худого не замыслил по обиде своей.

– Да ты что, Алекса! – возмутился Сила, но сотник со смехом осадил его:

– Будет тебе, Чеботок! Верю тебе, верю. Давай подождем, когда твой Илья муромский вернется.

Сапожники встретили Илью радушно, хвалились перед соседями своим новым знакомым, его силой небывалой, рассказывали, как он с Силой Михайловичем телегу из грязи вытаскивал на одних руках. Илья был весел и не подавал виду, что у него лежало на душе. А на душе у него было уже не так пасмурно. Он уже решил, как ему подступиться к тому, что задумал. А когда дело видится заранее до самого конца, то и в руках оно спорится. Илья разговаривал, шутил с сапожниками, рассматривал кожи, которые они ему показывали, хвалились выделкой. Вот эти на сапоги пойдут. Добрые будут сапоги, в самый раз для дальнего похода. А вот из этой мягкой кожи будут сапожки для боярыни. Каблучки звонкие, носочки точеные.

Любовался Илья, не забывая хвалить и те сапоги, что за ночь сшили и для него. Любовался, а глазами искал то, что ему было нужно.

– А это что же за дивные кожи, а, мастера? – Илья поднял брошенные под лавку куски кожи испорченной, задубевшей. – Уж не на подкольчужники ли пойдет эта кожа? Или щиты обтягивать.

– Никуда она не сгодится, Илья Иванович, – разводили мастера руками. – Видишь, тут задубела и полопалась. А вот здесь обязательно лопнет потом. А вот эта как тряпица стала.

– Значит, выбросите? – покачал Илья головой. – А если не жалко, отдали бы мне вот этот кусок и вот этот. У меня сестренка малая очень любит украшения делать. Веселье будет детворе.

– Бери, Илья Иванович, – закивали мастера, – для детишек не жалко и получше тебе куски отдать, да работаем мы так, что у нас обрезков почитай и не остается.

Илья тут же стал отказываться, что и не нужно ему больше ничего, только вот деток порадовать. Про себя он улыбался, ведь никакой сестренки у него не было, да и домой он попадет еще не скоро. А кто про то, кроме него самого, ведает…

На опушке березового леска, подальше от проезжей дороги, Илья отпустил Бурку пастись, а сам уселся на траве, снял сапоги, чтобы ноги отдохнули, и взялся за острый нож. Перво-наперво отрезал по длинному ремешку от каждого куска. Потом проколол в куске кожи с одной стороны дырочки и стал пропускать туда ремешок, чтобы у него получился небольшой мешочек. Таким же ремешком, проколов дырочки по горловине, он стянул мешок сверху. Потом так же неторопливо и основательно сшил ремешками и второй мешок.

Осмотрев свою работу, он удовлетворенно хмыкнул. Не такие уж большие получились мешки, но если землицей их наполнить, то в оба полпуда вполне поместится. А больше и не надо. Крапивные мешки для его хитрого дела не пойдут и льняные кули тоже. Уж больно они рвутся быстро. А ну как в самый неподходящий момент лопнут? Нет, вот это в самый раз! С довольным видом Илья свернул кожаные мешки и принялся обуваться.

– Бурушка! Пора в дорогу, друг ты мой, – окликнул он коня. – Иди ко мне, Косматушка!

Стеклодувы, когда Илья приехал к ним, посмотрели на гостя удивленно, но спорить не стали. Если человеку нужно, так это его дело. А уж что он будет делать с «боем», который даже в переплавку не пустить, им все равно.

– Вон из той кучи бери, человече, – показал подмастерье. – Хозяин разрешил. Если стекло хорошее сварил, да из него кубок не получилось выдуть или кривой вышел, его всегда можно снова в огонь, стекло снова станет жидким и дуй сколько хочешь. А в этой куче стекло, которое подмастерья наши варили. Состав не тот, из него стекла не получится. Ни прозрачности в нем, ни цветов ярких живых, да и ломаться будет, когда еще только начнешь его раскатывать или выдувать.

Илья слушал, солидно кивал и деревянной лопаточкой накладывал в свои кожаные мешки стеклянный «бой». Мелкие и крупные осколки весело позвякивали в его мешках, если их встряхнуть. Подмастерье смотрел с любопытством, как этот такой огромный и сильный воин стеклом балуется. На что оно ему? Но спросить не решался.

– Это кротов отпугивать, – улыбнулся Илья, встряхнув мешки. – Слышишь, как звенит? Вот и крот услышит. У него ухо вострее, чем у человека. Услышит и не пойдет репу хозяину портить.

– Ну, если крот, тогда, конечно, услышит и напужается, – солидно, со знанием дела кивнул малец подмастерье, удовлетворившись ответом.

Из Киева на Чернигов было три дороги. Одна шла низкими днепровскими берегами по лугам. Часто обозы попадали в разливы и лиманы, во влажной земле увязали колеса и копыта коней.

Вторая лежала через Козелецкие холмы. Дорога была тяжелая, лошади сильно уставали, потому что тащить возы приходилось то вверх, то под горку. Дорога вилась между холмами, как змея, которая свой хвост норовит ужалить.

Был и третий путь, исконный, – Моровская дорога. Лежала эта наезженная дорога по местам ровным, удобным. И короче она была двух других. Только вот давненько уже завелась на этой дороге разбойничья ватага, о которой Илье недавно рассказывал Сила Чеботок. И уж больно у разбойников был вожак хитер, как рассказывал новый друг Ильи. А звали его Соловьем из-за умелого заливистого свиста, которым он своим людишкам знак в лесу подавал. Изловить его было трудно, потому что везде у Соловья были свои люди, везде были глаза и уши, он загодя знал, когда и кто собирался мимо идти.

Именно об этом Илья и думал сейчас. Расскажут Соловью, обязательно расскажут, все в подробностях расскажут А уж он обязательно жадность свою распалит, как огонь в печи. «Должен этот Соловой в мои силки попасть», – думал Илья, объезжая весь за весью, село за селом, что лежали как раз на Моровской дороге.

– Эй, молодец! – окликнул Илья детину, распускавшего клиньями толстое бревно на ровные доски. – А не проезжал ли здесь обоз с ратниками вооруженными? Пять возов да с десяток вьючных лошадей.