Непрописные истины воспитания. Избранные статьи - Симон Соловейчик

Если бы все родители, когда дети их не слушаются или вообще не слышат, относились к этому как к задаче, которую надо решить, а не просто кричали бы на детей и обвиняли их в непослушании, то уж давно все наши дети были бы прекрасно воспитаны.

Творческое воспитание, воспитание в обход – самый трудный, но зато и самый надежный путь воспитания. Нет ребенка, не понимающего, что его воспитывают; и нет ребенка, который любит, чтобы его воспитывали. Вся педагогика твердит о том, что воспитание должно быть незаметным для воспитанника. Но иногда дети замечают или разгадывают наши педагогические хитрости, они, как правило, относятся к ним с веселым юмором:

– Ой, мам, ну какая же ты хитрая!

И обе – мать и дочь – смеются, довольные.

Детей нельзя обманывать: нельзя обещать им что-то и не сделать, нельзя притворяться, что мы любим их, если мы на самом деле их не любим. Но можно и нужно пускаться на всякие хитрости, чтобы отвлечь их от дурного, побудить к хорошему. Дети ценят эти хитрости как признак мастерства, признак ума, ловкости. Важно только, чтобы хитрости наши удавались.

Каждый раз, когда детям прописывали горькое лекарство, отец, уговаривая их, сам первый глотал огромную ложку: «Вот видишь? Совсем не горько!» Потом, когда дети выросли, они рассказывали, что из всего детства это запомнилось им больше всего: как отец с веселым лицом глотал ложками горькое лекарство…

Нянечки родильных домов утверждают, что даже у совсем маленьких детей есть характер: один рождается спокойным, другой беспокойным, один умный, другой глупый, третий хитрый; один добрый, другой агрессивный… У них нет еще имен, отец с матерью еще спорят, как назвать сына: имени нет, а характер есть.

Значит, все от природы? Все заранее предопределено?

Мать рассказывает о грубости двенадцатилетней дочери. «Это у нее гены такие. От отца».

Как удобно! Я еще ни разу не встречал женщины, которая жаловалась бы на свои «гены» – непременно на отцовские. Да и ни один мужчина не грешит на свои «гены» – только на материнские.

Не будем вдаваться в спор, что важнее для человека, что в конечном счете определяет его личность – наследственность или воспитание. Конечно – природа, конечно – гены, кто против? Оставим споры в стороне. И будем заниматься своим делом – воспитывать!

Нет смысла воевать с природой ребенка, переделывать подвижного, энергичного мальчика в существо медлительное, всегда спокойное. Нет смысла торопить природу, пытаться ускорить заложенный в нашем ребенке темп развития. Но будем верить, что природа заложила в ребенка способность стать хорошим человеком. Будем верить в ребенка – и сама эта вера сделает чудеса.

У нас трудный ребенок, у него плохие гены? Но попади этот ребенок вместе с его генами в другие руки, к более умному, опытному и знающему воспитателю – посмотрели бы мы, как изменится он в считаные дни!

Мы доказываем ребенку, что он плох: не туда пошел, не то взял, не так ест, не так ходит… Все не так! Если ребенок примет все эти «не так», он пропал, он будет разрушен, подавлен, смят. Но он инстинктивно борется за себя. Он бежит от нас, он не слушает нас, он не хочет слышать и знать все эти «не так» – он сохраняет свое духовное «я» с тем же упорством, что и физическое.

Ему говорят:

– У тебя руки кривые.

Ему говорят:

– Глаза бы мои на тебя не смотрели.

Но стоит переменить тон, сказать: «Ты молодец, старайся еще!» – и он наш! Он пьет эти слова, как бальзам, они необходимы ему для поддержания сил.

К сожалению, мы скупы на похвалы, мы боимся испортить ребенка. Он огорчает нас своим неумением, своими капризами, неряшливостью, медлительностью, непослушанием… И снова – замечания, одергивания, брань: не так ты все делаешь, не умеешь ты ничего, дурной ребенок, глупый, хуже других детей, и вообще – уйди и не мешай…

В результате неусыпных наших забот и появляется нередко представление о себе как о ничтожестве. «Я ничто… Чем-то могут быть только взрослые. А вот я уже ничто чуть постарше…» – так определяет это детское состояние Януш Корчак.

Попробуйте воспитать Ничто! Попробуйте сделать человека из Ничтожества! Невозможно это.

С самых первых дней, когда нам кажется, что ребенок еще ничего не понимает: «Да ладно, он нас и не слышит!» – мы жалуемся на него соседям и гостям, рассказываем, как замучились с ним, вздыхаем: «Горе ты мое», старательно и тщательно превращая душу ребенка в ничто, а потом принимаемся воспитывать его, искоренять пороки. А ведь Ничто – средоточие пороков. Человек – средоточие достоинств. Так будем искать в ребенке человека!

А что же мы получаем от ребенка? Как узнать, действительно ли он нас слышит и понимает?

Во многих случаях обратный сигнал приходит с опозданием. Общение с ребенком напоминает диалог, когда одна сторона уже произнесла десять фраз, продолжает говорить – и только тут поступает ответ на первую фразу. Потом на вторую… Ответ в конце концов приходит, но, бывает, через годы. Малышу твердят: скажи «Мама! Ма-ма…» Не понимает! Но проходит день, или месяц, или три месяца – и вдруг он спокойно, без напряжения и совершенно отчетливо произносит долгожданное слово. Он ответил на учение матери, но не сразу.

Воспитателю многое приходится делать в надежде, что воспитанник когда-нибудь – а не сразу! – поймет его. Но так трудно не испортить отношения сегодня, в безответную пору! Так трудно говорить, словно в пустоту – и верить, что не пустота перед тобой, что тебя слышат!

Сережа, сходи в магазин! – Молчание. Листает книгу.

Я кому сказала?

Сейчас.

Сережа…

Ну сейчас же…

Почему бы ему не вскочить, как на пружине, по первому слову матери? Зловредный какой! Не любит мать! Все нервы вымотал!

А он не зловредный, он и не думает о материнских нервах, у него своя жизнь. Он пойдет в магазин, но не хочет демонстрировать послушание, он, может, нарочно выжидает, чтобы не выглядело «как на пружинке», он упражняется в независимости. Пройдет какое-то время, он встанет – не торопясь, раздражающе медленно, будет полчаса одеваться и прихорашиваться. И наконец, когда мама, кажется, дошла до точки кипения – соизволил, отправился…

Что делать с таким?

Да ничего! Он услышал мать, пошел и всегда ходит, если его просят, и вообще он добрый и послушный мальчик, но только дайте ему время сделать вид, будто он пошел в магазин не из-за того, что мама ругает, а сам он так решил – пойти. Самому ему вдруг захотелось выйти на улицу и заодно, так уж и быть, сходить в магазин!

Особенность педагогического диалога в том, что воспитанник, отвечая нам, почти всегда делает вид, будто он и не отвечает вовсе, а говорит что-то свое, самостоятельное! Потому что для нас, для спокойствия нашего, нужен ответ, а для него, воспитанника, занятого сложной работой внутреннего роста и утверждения характера, – для него важно нечто прямо противоположное: самостоятельность, независимость. Он и акт послушания оформляет внешне так, будто не слушается. И это, кстати, гораздо лучше, чем обратное – непослушание, которое рядится в формы послушания. Вот это мы восприняли бы как лицемерие!