Смертию смерть поправ - Евгений Львович Шифферс

у них целомудрие — большая заслуга.

ПАРЕНЬ Да-к, неудобно перед ней.

ОН Ты на каком курсе?

ПАРЕНЬ На третьем.

ОН Сталин уже умер?

ПАРЕНЬ Да, в прошлом году.

ОН Устаешь?

ПАРЕНЬ Нет, не очень.

ОН Слушай, мне тут отчим рассказывал байки про отцовскую тетрадь, ты что, действительно все содрал оттуда?

ПАРЕНЬ А ты что, с неба свалился, ничего не помнишь?

ОН Работы очень много, все в голове перепуталось, одни точки да кривые перед глазами. Я помню, что много содрано было, это точно, но не все же, сам-то я тоже чего-то стою?

ПАРЕНЬ Скажи, а аборт это правда, не больно?

ОН Хочется, понимаешь, думать, что ты сам тоже чего-то стоишь, а то совершенно невозможно разговаривать с такими типами, как отчим.

ПАРЕНЬ Да нет, он, вроде, мужик ничего.

ОН Так как же насчет тетради?

ПАРЕНЬ Тетрадь дала Лидуша, когда я прибежал к ней советоваться, что делать с этой девчонкой; мой мальчик, ты стал уже взрослый, раз пришел к старой тетке за советом по такому пикантному поводу, ты стал уже взрослым, я подарю тебе одну вещь, она осталась у меня с тех пор, как папа жил у меня одно время, когда у них были нелады с мамой. Это папина тетрадь, мой мальчик, и я отдам ее тебе, ты должен продолжить дело твоего папы.

ОН Ты часто вспоминал отца?

ПАРЕНЬ Да, он был очень талантливым ученым, мне все в университете завидуют, что у меня такой отец.

ОН Ты знаешь, как он умер?

ПАРЕНЬ Он пришел к нам, когда нас не было дома, а когда мы с мамой пришли, он лежал на полу мертвый.

ОН А как же папа попал в комнату, ведь у него не было ключей?

ПАРЕНЬ Я не знаю, не помню, помню только, что мама тоже об этом спросила.

ОН Что ты ответил?

ПАРЕНЬ Кажется, мне стало плохо тогда, я долго болел потом.

ОН Не тех пор ты боишься, что мама повторит этот вопрос?

ПАРЕНЬ Какой вопрос?

ОН КАК же папа вошел в комнату, ведь у него не было ключей?

ПАРЕНЬ Я никого не боюсь!

ОН Не ори, мама больна.

ПАРЕНЬ Больна?

ОН Чему ты обрадовался?

ПАРЕНЬ Я не обрадовался.

ОН Врешь, обрадовался, подумал, хорошо бы она умерла, и тогда никто, никто, никогда, никогда, уже не задаст вопрос, а как папа попал в комнату, ведь у него не было ключей?

ПАРЕНЬ Чего ты хочешь от меня?

ОН Ничего.

ПАРЕНЬ Ну и оставь меня в покое.

ОН А физрука ты не встречал?

ПАРЕНЬ Какого физрука?

ОН Который заставлял нас в школе бегать стометровку в трусах.

ПАРЕНЬ Не знаю, о чем ты говоришь.

ОН А я знаю.

ПАРЕНЬ Слушай, а она не может умереть от аборта, я все время об этом думаю.

ОН Почему?

ПАРЕНЬ Так ведь тогда все узнают, что я виноват, Галка растреплет.

ОН А ты — откровенная сволочь.

ПАРЕНЬ А какой смысл тебе врать, все равно уже не поможет. ОН А что сказала Лидуша?

ПАРЕНЬ Насчет чего?

ОН О девчонке?

ПАРЕНЬ Сказала, что все устроит, чтоб я не волновался.

ОН Ну и не волнуйся.

ПАРЕНЬ Кстати, в той тетрадке было больше стихов, чем формул, так что в принципе можешь считать, что ты сам что-то значишь, хотя, конечно, сам бы до всего этого не допер.

ОН Ничего, сейчас я сам будь здоров заворачиваю.

ПАРЕНЬ Я себе так тогда и сказал: был бы отец жив, это было бы известно всем, ну, вроде как учебник, и я бы все равно узнал, а так, всего лишь, узнал я один, ну так ведь он — мой отец, а я — его сын.

ОН Замолчи. Неужели ты не понимаешь, ЧТО говоришь? Молчи, не открывай рта, только не открывай рта.

ПАРЕНЬ А может, мне правда жениться на ней?

ОН Да. Ты на ней женишься.

ПАРЕНЬ Ну, я пойду, у меня голова кругом идет. Будь здоров!

ОН остался сидеть один. ОН все-таки надеялся, что в 20 лет был, трудно подобрать слово, — приличнее, что ли.

Встреча с этим растерянным парнем расстроила ЕГО. Все-таки, очень паршиво, что он был таким мозгляком в 20 лет. ЕМУ бы хотелось другого, ну, в 10 — это понятно, можно сослаться на возраст, но в 20… Хотя и в 20 можно сослаться, всегда можно сослаться на что-нибудь, а почему бы и нет, а?

Глава шестнадцатая

Фома сказал, что здесь есть немного и о ней

Ирина смотрела на Фому, и было ясно, что она не понимает, зачем ей попался такой человек, который вот читает ей пьесы, пугает ее, потом она твердо поняла из услышанного, что если забеременеет, попадет в беду, то он может просто отказаться помочь. Но все же, когда Фома уткнулся в нее опять, она опять ласково ему помогала, находя силы понять и пожалеть, и это ее умение в себе, которое открывалось ей, нравилось, тревожило, облегчало.

А Фома, когда они встали и сели пить чай, сказал ей:

Ты знаешь, тут есть немного и о тебе.

Продолжил читать вслух.

Сейчас восемь часов утра.

ОН, его тетка Лида, его отчим и сестра отчима порядком устали. Усталость — это так хорошо.

Они пьют чай.

Усталость — это так хорошо, особенно хорошо, когда можно устать, вернее сказать, точнее, когда можно ПОЗВОЛИТЬ себе устать, а когда впереди предстоит перенести горе, то уж совсем хорошо, хорошо потому, что ты это горе перенесешь спокойно и храбро, и опять еще немножко устанешь, то есть позволишь себе устать, а потом позволишь себе посмеяться над своей усталостью, а потом уж и над другими, которые не хотят уставать, а потом, вероятно, можно кого-нибудь убить.

Они пьют горячий крепкий чай, который умеет заваривать тетя Галя. Ирка тоже пьет чай, но ей совсем не хочется.

ОН Так это в самом деле ты?

ИРКА Да.

ОН Откуда ты взялась?

ИРКА Мне захотелось ночью к тебе, я пошла, соседи сказали мне, что случилось, я пошла и пришла.

ОН Ты не бежала?

ИРКА Нет.

ОН А я бежал.

ИРКА Да, я понимаю.

ОН Нет, я просто хотел сказать, что не было такси и я бежал.

ИРКА Да, я понимаю.

ОН Лидуша, представь себе, ей только двадцать лет.

ТЕТЯ ЛИДА Да, я согласна с тобой. Мы разговаривали и познакомились, пока ты сидел у мамы.

ОН