Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения - Фредрик Бакман

Эльса смотрела в окно и уже не могла отличить тени от реальных людей. На мгновение ей показалось, будто мужчина так и стоит на другой стороне улицы, но вскоре она уже сомневалась, что когда-либо его видела.

Когда мамины руки нежно опустились ей на плечи, Эльса все еще билась, как испуганный зверек. Она металась с выпученными глазами, пока ноги не подогнулись сами собой. В маминых объятиях ее вдруг охватила невероятная усталость. Она не спала двое суток. Живот у мамы такой огромный, что на него можно поставить чашечку с чаем. Джордж любит шутить, что это сервировочный столик, приготовленный для беременных самой природой.

– Идем домой, – ласково шепнула мама ей на ухо.

Эльса стряхнула усталость и вырвалась из маминых рук.

– Я хочу поговорить с бабушкой!

Мама выглядела совершенно раздавленной. Похоже, у нее фрустрация. Фрустрация – это слово из Эльсиной словарной копилки. Впрочем, к этому мы еще вернемся.

– Знаешь… дружочек… лучше не стоит, – прошептала мама.

Но Эльса уже бежала мимо регистратуры, прямо в следующую комнату. Женщина-кит что-то кричала ей вслед, но мама, которая все еще владела собой, попросила женщину пропустить Эльсу.

Бабушка ждала ее посреди комнаты. Пахло лилиями, это любимые мамины цветы. У бабушки любимых цветов нет, дольше суток растения в ее доме не живут, и однажды в приступе небывалой сознательности, – которые у нее бывают, прямо скажем, нечасто, – и, по всей вероятности, энергично подбадриваемая любимой внучкой, бабушка решила, что все эти любимые цветы – настоящее преступление против природы.

Эльса остановилась, не дойдя до бабушки, и стояла, сердито засунув руки в карманы. Она постучала башмаками об пол, тщательно стряхивая снег.

– Не хочу я охотиться за твоими дурацкими сокровищами!

Бабушка не отвечала. Она всегда молчит, если Эльса права. Эльса продолжала отряхивать снег.

– Дурацкая бабушка! – крикнула она.

Бабушка молчала. Эльса села на стул рядом с ней и достала письмо.

– Сама разноси свои дурацкие письма… – прошептала Эльса.

С тех пор как Друг начал выть, прошло уже двое суток. Вот уже двое суток, как Эльса не бывала в королевстве Миамас. Никто не сказал ей правды. Взрослые пытаются все приукрасить, чтобы правда не казалась страшной, опасной и отвратительной. Как будто бабушка и вовсе ничем не болела. Это просто несчастный случай. Но Эльса знает, что они врут, потому что бабушка никогда не бывала жертвой несчастного случая. Все несчастные случаи сами становились ее жертвами.

Эльса знала, что такое рак. Она посмотрела в «Википедии».

Эльса пихнула гроб, чтобы обратить на себя внимание. В глубине души она до сих пор надеялась, что бабушка, как обычно, просто решила ее разыграть. Как в тот раз, когда бабушка нарядила снеговика, – ни дать ни взять человек, только что упавший с балкона. Когда Бритт-Мари поняла, что это розыгрыш, она до того разозлилась, что даже позвонила в полицию. А на следующий день Бритт-Мари посмотрела в окно и увидела, что бабушка слепила нового снеговика, точно такого же, один в один, и тогда Бритт-Мари позеленела от злости и в два прыжка выскочила на улицу с лопатой для снега. И тут снеговик вдруг ожил и подпрыгнул с криком: «УУУУУУУУУ!!!»

Потом бабушка рассказывала, что ей пришлось пролежать на снегу несколько часов в ожидании Бритт-Мари, и за это время на нее дважды писали коты. «И я об этом не пожалела!» – ликовала она.

Бритт-Мари, разумеется, сразу позвонила в полицию, но там ей сказали, что это не является нарушением общественного порядка. Бритт-Мари такую точку зрения не разделяла. Она назвала бабушку «хулиганкой».

Эльса надеялась, что и сейчас будет так.

Но бабушка не вставала. Эльса стучала кулаками в гроб, но бабушка не реагировала. Эльса стучала все сильнее, словно хотела вытрясти из гроба всю эту несуразицу и непоправимость. Наконец она соскользнула со стула и, упав на колени, стала шептать:

– Почему они все время врут и говорят, что ты «ушла от нас»? Что мы тебя «потеряли». И никто не говорит «она умерла».

Эльса впилась ногтями в ладони и затряслась всем телом.

– Если ты умерла, то как я теперь попаду в Миамас?..

Бабушка молчала. Эльса прижалась лбом к гробу. Гладкое дерево холодило кожу, на губы стекали горячие слезы. Она почувствовала на затылке мягкие мамины руки, обернулась и обняла ее за шею. Мама унесла ее прочь.

Когда Эльса снова открыла глаза, она уже сидела в маминой «КИА». Мама стояла рядом с машиной и говорила по телефону с Джорджем. Понятное дело, она не хотела, чтобы Эльса слышала их разговор, потому что они обсуждали похороны. Но Эльса не дурочка.

В руках она так и держала бабушкино письмо. Она знала, что чужие письма читать нельзя, но за последние двое суток уже прочитала его раз сто. Естественно, бабушка догадывалась, что так и будет, поэтому написала письмо такими буквами, которые Эльса не понимала. Буквами с дорожного указателя на тех фотографиях.

Эльса обиженно таращилась на письмо. Бабушка всегда говорила, что у них друг от друга не будет никаких тайн, только их общие от других. И теперь дико злилась на бабушку за эту ложь, потому что вот перед ней величайшая тайна, а она ни черта не может в ней разобрать. Эльса знала, что если не прекратит злиться, то побьет их последний рекорд, и это уже навсегда.

Эльса моргала, и чернила расплывались по бумаге. Хоть она и не понимала этих букв, но все равно чувствовала, что написано с ошибками: буквы будто бы накиданы в спешке, как попало, словно сама бабушка уже мысленно в другом месте. Не то чтобы бабушка была безграмотной, нет, просто она так быстро думала, что буквы за ней не поспевали. Разница между Эльсой и бабушкой в том, что бабушка не видит смысла в правописании. «Ты же все равно поймешь, что я имею в виду!» – шипит бабушка, когда сует Эльсе тайные записки во время семейного ужина, а Эльса достает красный маркер и поправляет ошибки. Это одна из постоянных причин их ссор, потому что Эльса считает, что буквы – это не просто способ донести сообщение, а нечто большее. Нечто более важное.

Точнее, доставала и поправляла. Теперь это в прошлом.

Во всем письме Эльса могла разобрать лишь одно слово. Только оно одно было написано обычными буквами, оно словно бы невольно вырвалось из всего письма. Так незаметно, что даже Эльса его пропустила, когда читала письмо первые несколько раз.

Она перечитывала его вновь и вновь, пока глаза не заморгали так, что читать стало трудно. Ногти впивались в ладони. Эльса чувствовала, что ее предали, у нее было десять тысяч причин, чтобы злиться, и наверняка еще десять тысяч, о которых она пока просто не знала. Она не сомневалась, что это слово в письме – неслучайное. Тщательно выведенное, чтобы Эльса его заметила.

Имя на конверте было такое же, как на почтовом ящике Монстра. А слово, которое удалось разобрать, – Миамас.