Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения - Фредрик Бакман

Бабушка обожала все, что связано с поисками сокровищ.

На щеке у нее три царапины. Явно от когтей. Они наверняка будут допытываться, с чего все началось. Эльса бежала, вот с чего. Бегает она хорошо. Если к тебе часто пристают, ты, хочешь не хочешь, бегаешь хорошо.

Утром она наврала маме, что уроки сегодня начнутся на час раньше обычного. Когда та удивилась, Эльса достала козырь для «невнимательной матери». Этот козырь совсем как бабушкин «рено»: красотой не отличается, зато работает.

– Я тебе сто раз говорила, что по понедельникам мы начинаем на час раньше! И даже записку приносила из школы, но тебе теперь не до меня! – огрызнулась Эльса, глядя в сторону. И мама перестала ее пытать. Пробормотала что-то о забывчивости беременных и покраснела. Лучший способ выбить маму из седла – внушить ей, что она на секунду потеряла контроль над ситуацией.

Это могут сделать только два человека на свете. А теперь только один. Для почти восьмилетнего ребенка это неисчерпаемые возможности.

Возле школы Эльса села в автобус и поехала обратно домой. По дороге она купила четыре пакета с конфетами «Дайм». В доме темно и пусто, так выглядит дом без бабушки. Кажется, он тоже по ней тоскует. Эльса спряталась от Бритт-Мари, которая с утра пораньше направлялась в сторону помойки с функцией сортировки мусора, хотя при этом в руках у нее никакого мусора не было. Бритт-Мари изучила содержимое помойных контейнеров на предмет нарушения сортировки, недовольно поджала губы, когда на глаза ей попалось нечто заслуживающее отдельного обсуждения на встрече жильцов, и удалилась в сторону продуктового магазина, чтобы продолжить инспекцию тамошних товаров. Эльса прошмыгнула в подъезд и поднялась на два пролета вверх. Минут двадцать она стояла перед дверью с письмом в руках и тряслась от злости и ужаса. От злости на бабушку. И от ужаса перед Монстром. Вот с чего все началось.

Немного погодя Эльса бежала так, будто пятки касались раскаленного песка. И вот она с красной разодранной щекой сидит в маленьком кабинете и ждет маму. Эльса знает, что они будут допытываться, с чего все началось. Она ненавидит понедельники, вот с чего началось. С того, что сегодня понедельник.

Эльса крутила глобус, стоявший на столе у директора. Кажется, директору от этого было не по себе, и Эльса крутила глобус с удвоенным рвением.

– Эльса, может, хватит, – сказал директор, не прибавив в конце знака вопроса.

– Воздух общий, – ответила Эльса.

У директора аж ноздри раздулись от возмущения. Он показал на царапины на ее щеке.

– Ну что? Ты готова рассказать, с чего все началось?

Эльса не удостоила его ответом.

Все-таки бабушка ловко все придумала. В этом ей не откажешь. Конечно, Эльсу по-прежнему дико бесят эти идиотские поиски сокровищ, но как здорово она придумала оставить в письме слово «Миамас»! Потому что Эльса стояла у двери по меньшей мере сотню вечностей, пока не решилась нажать на звонок. А если бы бабушка не догадалась, что Эльса прочтет письмо, хотя чужие письма читать нельзя, и если бы она не написала «Миамас» обычными буквами, Эльса просто бросила бы письмо в почтовый ящик Монстра и убежала. Но она все-таки позвонила в дверь, чтобы потребовать у Монстра ответа на свои вопросы.

Потому что Миамас принадлежит только Эльсе и бабушке. И никому другому. При мысли о том, что бабушка брала с собой в Миамас какого-то дебильного урода, Эльса приходила в такое бешенство, что никакие монстры ей были уже не страшны. Ну не то чтобы совсем не страшны, но бешенство слегка перевешивало.

В соседней квартире по-прежнему выл Друг, но, когда Эльса позвонила в дверь Монстра, ничего не случилось. Она позвонила еще раз, а потом постучала так, что деревянная дверь затрещала. В конце концов Эльса заглянула в щель для почты, но внутри было темно. Никаких признаков жизни. Единственное, что можно разобрать, – это едкий запах моющего средства – такого ядреного, что запах пробивался сквозь слизистые оболочки и разъедал глаза.

И хоть бы один монстр, пусть самый маленький!

Эльса сняла ранец и достала четыре пакета с «Даймом». Развернула конфеты и через отверстие для почты скормила их Другу. На какое-то недолгое время существо замолчало. Эльса решила называть его «существом» до тех пор, пока не установит его биологическую принадлежность: что бы там ни говорила Бритт-Мари, Эльса была уверена: никакая это не собака. Таких больших собак не бывает.

– Перестань выть. А то Бритт-Мари вызовет полицию и они тебя убьют, – прошептала она в щель для почты.

Интересно, понимает ли существо ее слова? Оно молча поедало конфеты. Так делают все разумные существа, если им предлагают «Дайм».

– Если увидишь Монстра, передай, что у меня для него письмо, – сказала Эльса.

Существо ничего не ответило, однако из почтовой щели доносилось его теплое дыхание.

– Передай ему, что бабушка просит прощения, – прошептала Эльса.

Потом она убрала письмо в ранец, села в автобус и поехала в школу. В какой-то момент Эльсе показалось, что из окна автобуса она снова видит его. Того худощавого, который вчера отсвечивал возле похоронного бюро, пока мама разговаривала с женщиной-китом. На этот раз он стоял в тени возле дома на противоположной стороне улицы. Его лица не было видно за клубами табачного дыма, но какой-то животный, ледяной страх сжимал ей ребра.

Через мгновение мужчина исчез.

Поэтому она не смогла стать невидимой, когда подходила к школе. Делаться невидимкой – суперспособность, которую можно тренировать, и Эльса упражнялась в этом искусстве до одурения, но, если ты зол или напуган, суперспособность не действует. К школе она приближалась испуганная и злая. Она боялась мужчину, который появлялся ниоткуда и маячил в тени, и была зла на бабушку за то, что та отправляет письма монстру, и к тому же испытывала злость и страх перед ним самим: все нормальные мало-мальски воспитанные монстры живут в глубоких черных пещерах или на дне ледяных озер. Спрашивается, до какой степени монстру надо себя не уважать, чтобы жить в обычной квартире? К тому же приличные монстры почты не получают.

Кроме того, Эльса ненавидела понедельники, потому что ее преследователи за выходные успевали истосковаться по крови. По понедельникам записки на Эльсином шкафчике были особенно жестокие. Возможно, из-за этого она тоже не смогла стать невидимкой. По понедельникам это особенно трудно.

Эльса снова потрогала глобус. Дверь у нее за спиной открылась, директор с явным облегчением встал со стула.

– Здравствуйте! Извините за опоздание, жуткие пробки! – запыхавшись, сказала мама, и Эльса почувствовала ее мягкие руки у себя на затылке.

Эльса не обернулась. Она затылком чувствовала мамин телефон, потому что та никогда не выпускала его из рук. Как будто мама киборг, а телефон – часть ее органической ткани.