Мех форели - Пауль Низон

Перво-наперво я запретил себе продолжать раздумья в этом направлении, ведь за едой это отнюдь не полезно, а главное, наводит меланхолию, что, как известно, весьма опасно и грозит ущербом моему домашнему начинанию. Кстати, на чем мы остановились? На Кармен? Придет ли она? А который час? День все еще полон сил?.. или уже слабеет?.. Крещендо или диминуэндо?

А вдруг она, где бы ни находилась, плачет? Кто она? Конечно, не Кармен. Не одиночество ли и слезы были ее приданым? Может, ее слезы и есть потоп, от которого я норовил спастись в Саидовом ковчеге? Отчего я никогда не называл ее «моя голубка»? Боялся излишней доверительности? Считал, что голуби перенасыщены символикой, а с другой стороны, слишком уж земные в своей любви и кормежке? Почему же они пропали со двора? Вряд ли из-за сломанного телевизора. Может, воздух стал вредным? Или весь вышел? Какой воздух? И как обстоит с тем воздухом, который требуется мне, которым я дышу? О каком воздухе речь — о чистом или о согретом? Что могло бы согреть меня?

А у братьев в прачечной разве воздух лучше? Их заведение дышит перегретым жаром стиральных машин, притом отнюдь не благоуханным. Что же касается межчеловеческой транспирации, то, по-моему, она изрядно заражена ингредиентами недовольства, вечными придирками. Стоит ли предпочесть такую атмосферу безличной прохладе, парящей в тетушкиной квартире? Разве ссоры и раздоры лучше сердечного холода? Воображал ли я себе во времена внутреннего отдаления от любимой, во времена размолвок, что атмосфера еще не ледяная? И вообще, что имеют в виду влюбленные, называя друг друга «моя голубка» и «мой голубок». Помнится, я сам ни свою любимую, ни какую другую женщину «голубкой» не называл. Если вдуматься, голубей я не очень-то и люблю. Мне больше по душе небесные ласточки.

Когда раздался звонок в дверь, я открыл, встретив Кармен такими словами: Наконец-то, голубка моя. Или ты бы предпочла ласточку?

Тебе нужна техническая консультация касательно мехов или интерьера или же гигиеническая помощь? — осведомилась она после приветственного поцелуя. В последнем случае пойдем сразу на кухню, а поговорить можно и сделав дело.

Должен принести тебе извинения, сказал я. В самом деле нет никаких причин считать кухонную грязь неприкосновенной, пусть даже напачкал не я. С мебелью обстоит иначе, ведь ее просто так не выбросишь, если и имеешь на это право. Я спрашиваю себя, уж не дурной ли это знак? Может, нам грозит беда?

Давай-ка лучше займемся бедой на кухне, точнее, ее устранением, сказала Кармен и отправилась на поиски тряпки, ведра и чистящих средств.

Спустя два часа плита, мойка, полки и кремовый посудный шкафчик сверкали чистотой.

Разве чистота не враг человечности, милая Кармен? Чрезмерная чистота отпугивает, ведь не то что прикоснуться к чему-нибудь — шагу ступить не смеешь, вдруг напачкаешь. Поэтому сейчас — извини, конечно, — кухня кажется мне совершенно обезличенной, словно никто и никогда ничем там не занимался, в нее как бы и зайти нельзя. Не пойми меня превратно, я вовсе не хочу умалить твою помощь, просто вот только что подумал, что, в сущности, мне тут нечего делать, а потому и обживать квартиру ни к чему. Наверно, я вскоре съеду отсюда.

Мы легли на застланную кровать, глядя на темный тусклый экран телевизора.

Что до голубей, милая, то мне кажется, будто с их исчезновением улетучились последние остатки уюта. Да и без воркования стало чертовски тихо, ты не находишь? Весь дом вроде как онемел, верно? Совсем недавно еще слышались звуки радио и шум слива. А сейчас вообще ничего. Голуби словно унесли с собой все шумы жизни, если не саму жизнь. Как-то раз я обнаружил маленькую голубку под дверью своей комнаты. Жил я тогда на первом этаже, в доме постройки тридцатых годов, с двором-колодцем без единого деревца. За исключением решетчатого грузового подъемника, во дворе не было ничего, я никогда не видел там ни одного голубя, но голубка-то наверняка выпала из гнезда. Откуда же она взялась, как умудрилась спуститься к моей двери? Я не рискнул до нее дотронуться. Ее забрал муж консьержки.

Кто мог сыграть со мной столь явно символичную шутку?

Кармен уткнулась головой мне в грудь, словно хотела спрятаться. Я рассеянно погладил ее по волосам.

Она была моей тетушкой, во всяком случае, так она утверждала.

Кто? — испугано спросила Кармен. Не голубка, надо полагать?

Дама, на чьей кухне ты только что навела чистоту. Она поехала на курорт и там отошла в мир иной, причем необъяснимым образом. Разве кому ведомо, что принесет грядущее? Вскоре после того, как у моей двери на первом этаже появилась и исчезла маленькая голубка, в моей жизни погибло или подошло к концу кое-что еще. К чему эти знаки или указания? Не состоит ли все бытие из знаков, преимущественно зашифрованных, смысл которых открывается нам лишь много позже? Куда же я отправлюсь, покинув тетушкину квартиру? Как тебе Америка? Организуем себе синий автомобиль и поедем по штатам.

О чем ты? — сказала Кармен. Она приподнялась на локте, подперла голову ладонью, заглянула мне в глаза. Что в твоих словах часто мало смысла, я давно усвоила. Но нельзя ли кое-что все-таки прояснить для моего скромного умишка? Твоя милость собирается уехать и, очевидно, включила мою ничтожную персону в свои планы?

Я обнаружил в глазах Кармен крохотные коричневые точечки, вроде крупинок шоколада. Голубиный корм, голубиная жратва, пробормотал я. Поцеловал Кармен в глаза.

Мне чудится, будто я уже довольно давно пребываю в бесконечном СВОБОДНОМ ПАДЕНИИ. Свободное падение — это как бы ПРЯМОХОЖДЕНИЕ, только спроецированное в абсолютную пустоту. Интересно, связано ли чувство свободного падения с отсутствием шумов или, точнее говоря, с тем, что уровень шума достиг нулевой точки? Не шумы ли привязывают человека к посюсторонности? Ничто, наверное, беззвучно?

Я все это сказал вслух или только подумал? Подумал во сне? Должно быть, я задремал, ведь, когда я с этими словами очнулся, Кармен рядом со мной уже не было. Видно, ушла потихоньку. Ну и хорошо.

Быстро заглянув в сверкающую чистотой, пустую кухню, я зажмурил глаза и взял плащ. Вышел из дома, зашагал в сторону площади Жюля Жоффрена, где сел на 85-й автобус, и поехал в Сен-Мишель. На бульваре Сен-Мишель движение застопорилось, всю проезжую часть заняли демонстранты, они несли плакаты и с подачи мегафонов выкрикивали лозунги; в основном молодежь, но также и целые семьи с детьми. Я смешался с демонстрантами, позволил людскому потоку увлечь меня. О да о да ого, мурлыкал, скандировал, кричал я в волнующейся толпе, которая больше топталась на месте, чем продвигалась вперед, и, несмотря на революционный антураж, распространяла откровенно радостный настрой. Наподобие экскурсионного. Я знать не знал, о чем шло дело. Главное, шло.

Когда мы поравнялись с Люксембургским садом, я выбрался из демонстрации, вернулся немножко назад, а затем пересек площадь перед Сорбонной и улицу Сен-Жак и направился в сторону Нотр-Дам. По пути зашел в маленькую церковь Сен-Жюльен-ле-Повр.

Перед образами горели свечи, неподалеку от входа, у чаши со святой водой, стояли несколько солидных господ, а в одной из передних скамей преклоняли колена две пожилые женщины, погруженные в молитву. Воздух был пропитан запахом горячего воска и едва уловимым ароматом ладана. За кого мог бы помолиться я? С самого детства я этого не делал, но сейчас очень хотел всем сердцем обратиться к Богу. Верят ли в Господа воздушные гимнасты? Иные боксеры в углу ринга перед началом боя осеняют себя крестным знамением, но гимнасты? Для воздушных гимнастов такие понятия, как бой, победа или поражение, не имеют смысла. Гимнасты, молящиеся об удаче? Трудно себе представить. О чем стоило бы просить мне?