Мех форели - Пауль Низон

Я вытащил из-под кровати свои дорожные сумки, начал укладываться. Все сразу паковать не буду, пока погожу, бормотал я. Для начала соберусь в общих чертах. Загодя собраться, как загодя сварить обед. Выражение «в общих чертах» пришлось мне по вкусу. Я начал опробовать его в разных сочетаниях. Говорил: Приготовлюсь к отъезду в общих чертах. Спрошу в общих чертах о цене. Не скажете в общих чертах, который час? Если б у тетушки по крайней мере были напольные часы или хоть настенные, с маятником, которые отбивают время. Дело в том, что я более не мог вынести остановку времени, отчасти вызванную отсутствием тикающих часов, особенно при столь низком уровне шума.

Как прикажете собираться, пусть даже в общих чертах, если не имеешь цели? А у меня не только нет цели, я понятия не имею, чем заняться. Есть ли у меня хоть какое-то желание? Отнюдь.

Я решил быстренько пройтись до Сакре-Кёр, просто чтобы подвигаться. Может, на ходу что-нибудь придумается. Наверху, на смотровой площадке, я перегнулся через парапет и скользнул взглядом по бугристому городу с его куполами, возвышенностями, башнями, до самых небоскребов у горизонта. Город напомнил мне общественную душевую, наверно из-за туманной дымки. Вот только что тучи надо мной разорвались, открыв несколько голубых просветов, куда немедля хлынуло солнце, и… черт, что это там? Подсвеченный солнцем, будто прожектором-искателем, в вышине виднелся маленький белый самолет. Откуда только взялась эта белая летучая рыбка? Вне всякого сомнения, рыбка. Как она купается в небесном свете, как прокладывает себе путь в небесном океане! При виде белой летучей рыбки у меня голова закружилась от счастья, словно я наконец-то нашел ответ, ответ на всё. Решение. Я постановил не думать сейчас ни о летучей рыбке, ни о книге моей жизни, наложил запрет на любые слова. И крепко стиснул губы, хотя внутренний голос успел затянуть «Volare, volare»[11].

Покинув смотровую площадку, я сбежал по лестнице на маленькую площадь, где некогда играли собаки, и распахнул дверь «Футбольного бара». Верный обету, я не ответил на любезные приветствия хозяйки и указал пальцем на винный бокал одного из посетителей. И когда неожиданно вошла Кармен — или она все это время высматривала меня? — я по-прежнему не говорил ни слова, только слегка погладил ее по щекам. Не хотел рассказывать о чудесной рыбе.

Ты нынче не больно-то разговорчив. Зуб болит? Или у тебя что-то во рту? В смысле еда? Не нарыв? — спросила Кармен.

Я показал пальцем на свой бокал и вопросительно поднял брови.

Почему бы нет, обронила она и тоже заказала вина. Покосившись на меня, хозяйка многозначительно посмотрела на Кармен и пожала плечами. Я потягивал вино, напевая в душе «Volare»: volare nel blu dipinto di blu[12]. Мне не хотелось ни с кем делиться чудом о рыбе, я сохраню его для себя. В чем заключалось это чудо? В вызванном летучей рыбкой ощущении свободы и небесного счастья? Возможно ли вообще выдержать такую свободу? Связано ли счастье с освобождением от гнета, от обузы? Может, отказаться от синего автомобиля как средства передвижения и предпочесть самолет? И куда же в таком случае отправиться? Ведь в отличие от ласточек самолеты обыкновенно взлетают с земли и где-нибудь приземляются. Спросить у Кармен, как она переносит полет, не страдает ли головокружениями. А я вообще хочу взять ее с собой? И с другой стороны, мне опять же не известно, хочет ли она оторваться от земли вместе со мной. Хочет ли и расположена ли? Она ведь где-то работает. Впрочем, подумал я, ей необязательно с ходу говорить «да» или «нет», достаточно согласиться или отказаться в общих чертах. Короче, вопрос такой: Тебе в общих чертах интересно улететь вместе со мной? Куда же, если так?

Я слышал, как она разговаривает с толстухой хозяйкой и как обе принялись рассуждать обо мне, будто меня тут вовсе нет.

Очередная из его странных шуток, донесся до меня голос Кармен. Ничего, он снова вернется на землю.

Она правда сказала «на землю»? Я чуть не крикнул: Только не на землю, ни в коем случае. Нечего мне там делать.

Знаком я показал Кармен, чтобы она подождала, я скоро приду.

Со всех ног я помчался к тетушкину дому, взбежал вверх по лестнице с фекально-коричневыми стенами — вот оно, самое подходящее слово для этой краски, — отпер квартиру, схватил с каминной полки «Мех форели» и с литографией под мышкой помчался обратно. В «Футбольном баре» я с легким поклоном положил ее на колени Кармен.

«Мех форели», скептически пробормотала она и повторила еще раз, уже громче: «Мех форели». Хозяйка за стойкой подалась вперед, чтобы получше разглядеть сенсационную картинку. Конечно, у нее и в мыслях не было таких слов, как «сенсационный» или «скандальный», хотя, судя по выражению лица, думала она примерно в этом направлении. Вся сенсационность свелась к разочарованию, ведь здесь отсутствовал малейший намек на порнографию — трактовка обнажения плоти и соблазна была до смешного наивной. Может, я плохо различаю цвета, сказала хозяйка, но, ей-богу, никакой форели я тут не вижу, разве только… разве только… прозвище у нее такое — Форель. Как вы считаете, Кармен?

А что думает наш щедрый, хотя в данный момент, увы, молчаливый даритель? В чем смысл? Что все это значит?

Обе женщины воззрились на меня. Если б я думал вслух, то непременно бы попробовал вставить выражение «в общих чертах». Как жестами изобразить слово «прощальный»? И понятие «подарок»? Ведь на самом-то деле речь шла о прощальном подарке.

Пальцем я написал на стойке «прощальный подарок», несколько раз, пока не прочел по ее лицу, что она поняла. Она прижала к себе литографию и кивнула. И тотчас, осознав до конца смысл написанного, растерянно уставилась на меня.

Смываешься? Удираешь? Втихомолку? Вернее, беззвучно, как и появился? Кармен отвернулась. Молча подтолкнула литографию по стойке — хозяйке в руки. И вышла из «Футбольного бара».

Я едва не крикнул: Останься, Кармен, останься хоть ненадолго! Побудь со мной. Но смолчал. Потом расплатился и вышел.

На улице я ощутил непривычную легкость духа, словно ничто меня не обременяло. Ведь я знал, здесь меня больше ничто не удерживает. И мысленно напевал: Volare, ohohoho. Разумеется, белая летучая рыбка была более чем знаком; если она вовсе не форель и не желанное некогда ее воплощение, то ее НОУМЕН.

Я пытался снова и снова воскрешать в себе ощущение свободы и счастья, которое охватило меня при виде белой летучей рыбки в голубом разрыве облачного покрова. Конечно же, летучая рыбка знаменовала не путешествие, а откровение. Я и заметил-то ее, только когда завеса разорвалась. Может статься, туристы на смотровой площадке вообще не видели эту рыбку. Я не турист, подумалось во мне, потому что крепко сжатые губы не позволяли бормотать, а думать я мог лишь более-менее образно. Или точнее, в общих чертах. Если рассматривать летучую рыбу как откровение (а не как знак), то, возможно, я сам летел там высоко в эфире, свободный от гнета?