Куплю чужое лицо - Сергей Дышев

На проклятом острове не было ни капли пресной воды. Я мечтал о скромной баночке пива, потом мои мечты упростились до глотка водопроводной воды. Под пальмами, куда я уполз, было не так жарко; небо плавило горизонт, воздух дрожал от зноя. Губернаторство пресытило меня. В голову полезли нехорошие мысли: меня обманули и подставили. Вернее, оставили. Как здорово придумали! Дешевая рабочая сила – в лице профессионала спецназовца! Они сэкономили кучу бабок, да еще мои присвоили. Но я не стал корить себя. Потому что это Судьба. Жизнь состоит из потерь. Жизнь – это бесконечная потеря. А смерть – это последнее и главное приобретение. Что из того, что кости мои сгниют на этом острове? Точнее, высохнут. Так не лучше ли помереть в пасти акулы? Аборигены считают эту зубатую гадину чуть ли не священной…

Экзотики захотелось…

Уж лучше утихнуть в кустах…

Я не помню, сколько пролежал в прострации под пальмой. Нет, я не подводил итоги, и жизнь не прокручивалась в моей голове как рваная кинолента. Неосознанно я понимал, что в жару лучше не дергаться. Иногда я вставал и без прежнего задора окунался в воду. Она не несла прохлады. Куски сырых тварей недовольно урчали в моем брюхе – они мстили. Снова приходили мысли о воде и других напитках… И я стал прикидывать, сколько бы сотен баксов отдал за стакан пива или бутылочку фанты… Получалось очень много.

Из дремы меня вывел далекий стрекочущий звук. Вертолет?

– Вертолет! Вертолет!!! – закричал я что есть силы, зная, что не услышат. Но все же…

Да, в синеве плыла маленькая пылинка – символ бойкой человеческой мысли и бесстрашия. А также моя спасительница. Все чувства подсказывали, что это за мной.

Нет, эти ребята не такие плохие, зря напраслину возводил. Может, они керосин искали! «Стрекозушка» пикировала прямо на мой остров. Я прыгал на берегу, как мяч под лапой трехметрового баскетболиста, прыгал, позабыв, что голый, что только что собирался помирать. Вертолет стремительно приближался – мощная верткая машина с прозрачной кабиной. Я уже видел пилотов – двух плюгашей в шлемофонах.

– Давай, давай, опускайся! – Я отчаянно махал руками, боясь спугнуть своим темпераментом.

Пулеметная очередь заглушила всё: сверкнувшее пламя, фонтанчики песка у ног, отрывающееся сердце… Это был ушат морозной воды, хлыст для невесты, удар в копчик, пельмень со стеклом… Они смеялись. Это вывело из ступора; петляя, как заяц, я бросился к пальмам, но редкие стволы и жалкие кроны – слабая надежда спастись. Не брянские леса… А вертолет, развернувшись и едва не задевая вершины, пошел за мной по пятам; пули вспарывали землю слева и справа.

Развязка пришла быстро. Мелькнула нелепая мысль: «Тайский суд, самый справедливый, скоропалительный и неотвратимый в мире, вынес мне смертный приговор и направил по мою душу авиапалача с пулеметом».

Я бежал, сознавая, что все равно не уйду, и после новой очереди, сделав последних три шага, выгнулся и рухнул. Я видел, как умирают от пуль. Адская машина развернулась и снова пошла на меня. Я знал, вскочу – лишь за своей смертью. Кожа чувствовала горячие потоки лопастей. Хищная птица разглядывала меня, чтобы еще раз клюнуть. Меня спасли тучи поднявшейся пыли. Злодеи еще раз выстрелили для острастки, двигатель загудел напористей, чух-чух-чух, ветер лопастей ослабел, вертолет завис и резко пошел вверх. Я лежал на брюхе, но видел его воочию. Вертолет вновь превратился в пылинку – беззаботную и нестрашную.

Я еще долго не мог подняться, тело отказалось служить, будто из него вытащили спинной мозг. А вернее, вытащили надежду… Без всякой ненависти я представил, как летчики, выйдя в упругую синь, с сухим щелчком открыли баночки с пепси и, неторопливо прикладываясь и смеясь, вспоминали, как, подобно джейрану, я прыгал, призывно махал конечностями, а потом так же резво удирал от пулеметных очередей.

Сильный удар в ягодицу привел меня в чувство. Это был кокосовый орех, подрубленный пулеметной очередью. Встряхнув увесистое ядро, услышал спасительный плеск. В моих жилах не текло кокосовое молоко: родился среди берез. И пил березовый сок. Я поднял брошенный нож, воткнул острие в один из трех «пупков» ореха. В два глотка выпил сладкую приторную жидкость и сразу почувствовал облегчение. Еще несколько орехов нашел на берегу. Песок и прибой очистили их от шерстяного покрова. Кто знает, сколько лет эти орехи шлифовали свои бока? Я вылавливал их и бросал на песок… Молоко в них горчило, я пил до тех пор, пока меня не вырвало. Если б был сезон дождей, я ловил бы влагу даже ушами… Возможно, научусь обходиться кокосовой патокой, возможно, научусь лазать на пальмы, как обезьяна, возможно, научусь питаться каракатицами, не успевшими удрать с отливом… Но для этого мне надо было родиться именно в этих благословенных краях.

Я лег плашмя, желая одного – чтобы ядро кокоса точно упало мне на темечко и вмиг сняло все предыдущие проблемы, будущих просто не было.

Я познал страдания распятых на кресте. Но Дева Мария не придет ко мне. Мария – мрия, по-украински «мечта». Маша, Машка, где ты сейчас, мартини со льдом смакуешь, томно глядя на прижимающегося к тебе негодяя… Все вы предали меня… Лучше б я тебя оставил подыхающей на мерзлом подворье Первомайского, когда ты истекала кровью, а рядом лежала твоя черная снайперская винтовка, за которую первый же собровец пристрелил бы тебя, не задумываясь. Ненависть тогда была прокурором…

Если не тратить силы, не паниковать, можно протянуть очень долго. В мое подплавленное зноем сознание это хорошо укладывалось. Ведь многие люди, оказавшись в такой ситуации, умирали не от голода, жажды, а от ужаса и безысходности. Это мой спецназовский ум хорошо понимал… Ум спецназовца – особый ум. Лучший! Он устроен наподобие обыкновенной дверной пружины – например, вы открываете дверь и пытаетесь войти, а она вас тут же отбрасывает назад. Чем сильней – тем больше. И если у вас нет сил, то лучше и не соваться. А ежели сунетесь, то ум спецназовца и тут устроит вам массу неожиданностей с телесными повреждениями… Но вот парадокс: если бы я не был парнем-спецназовцем, то не подыхал бы на этом острове. Если б я был простым парнем-лейтенантом, не спецназовцем, то меня, скорей всего, грохнули еще в Афганистане или позже, в других стреляющих местах. Как неподготовленного. А если бы я не родился, то не помирал бы.

Очередная волна спокойствия и умиротворения накатила на меня. Море по-прежнему катало легкую пену, песок шипел, истачивая песчинки.

Откуда-то на десерт приплыл гнилой ананас…

Так прошел день, и настала ночь. Я бродил под луной, купался в море. Как ночное животное, до утра не сомкнул глаз, ходил среди стволов, слушая, как ветра щекочут верхушки.

Мой остров имел вытянутую форму – что-то вроде толстого банана. Я его исходил вдоль и поперек, как и полагается рачительному Губернатору. Только помойку обходил стороной – она была эпицентром моих несчастий.

…В Афганистане я услышал историю о солдате, который чудом уцелел в кровавой бойне – духи расстреляли в ущелье роту. Пацана ранили в самом начале – и свои ребята спрятали его от пуль в расщелине скалы. Он уцелел – остальные погибли; раненых добили моджахеды. Солдат выбирался к своим две недели, практически без воды и пищи. И когда вышел на наши блокпосты, рыдал два часа. Я знал, что тоже смог бы выжить, смог бы ползти и месяц, и два. Но остров давал шанс идти только по кругу…