Проклятие Ивана Грозного и его сына Ивана - Юлия Алейникова

– А чего кричал-то? – вспомнил вдруг Виктор Владимирович, пока кухарка утирала фартуком жалостливые слезы, а прочие дамы и барышни с любопытством разглядывали гостя.

– Кричал? – мгновенно бледнея, переспросил мужик. – Так это… – Он боязливо оглянулся на дом, перекрестился часто и истово и закончил почти шепотом: – Мужик ентот, – он вытянул шею и еще тише продолжил: – На стене. Я, когда в комнату залез, смотрю, барыня спит, хорошо так, крепко. Ну, думаю, загляну в комод, авось повезет, только я к нему глаза зачем-то поднял, а там он… – Говорить дальше мужик не смог, закрестился, задергался, пришлось снова водки давать.

Но теперь уж все обитатели дачи слушали его, затаив дыхание, предчувствуя какую-то жутковатую тайну.

– Мужик ентот, что тамо на стене висит, уже возле комода стоит и смотрит на меня, а глаза жуткие, как у ентого, прости господи… – Мужик произносить слова не стал, а только скосил глаза вниз и снова закрестился. – Огнем горят, а сам головой качает, мол, нехорошо это, нельзя. А потом потянулся весь и в картину в тую шмыг. Тут уж я и заблажил что было мочи. Отродясь страха такого не видел.

Он отдышался от волнительного рассказа, а потом спросил тихонько, жалобно:

– Мне б поесть чего, хоть бы хлебушка чуток?

– Параша, накорми его, пусть у Семена переночует, – распорядилась Лидия Николаевна, – а завтра собери ему чего с собой, и пусть идет. Хотя… Протасовым вроде садовник был нужен… Виктор Владимирович, вы что думаете?

– Не знаю, – неуверенно проговорил Виктор Владимирович, глядя на огромные руки и кудлатую голову гостя.

– Я в садовники очень даже могу, – оживился мужичок, приглаживая свою диковатую гриву. – Я и за садом, и за огородом, и за сторожа, а с винишком я ни-ни. Это Маратка, антихрист, подсуропил, – горячо убеждал он, искательно заглядывая в глаза то хозяину, то хозяйке.

– Ладно. Иди пока, – велел Виктор Владимирович. – Завтра решим.

И Параша увела его на кухню.

– Так, Владимир, немедленно в кровать, – строго распорядилась гувернантка, кладя руку на плечо своему воспитаннику, едва ночного гостя увели с террасы. Владимир, понимая, что все интересное уже закончилось, пожелав всем покойного сна, позевывая, позволил себя увести.

– Чаю, что ли, выпить, – ворчливо проговорил Виктор Владимирович, потирая глаза. – Теперь уж, наверное, будет и не заснуть. Попроси, Лидуш? Интересно, что это он насочинял про мужика какого-то? Пьян, что ли, был уже?

– Да, может, настоящей живописи никогда в жизни не видал, вот и перепугался. Все же Всеволод Михайлович на портрете как живой. Да и взгляд у него такой удивительный, я и сама не раз замечала. Обернешься иногда, а он будто за тобою по комнате следует, – возвращаясь на террасу с чашками, проговорила Лидия Николаевна. – Лизонька, ты, наверное, испугалась, бедняжка! Проснуться от жуткого воя, и вдруг этакая страхолюдина в комнате! – подсаживаясь к сестре и обнимая ее за плечи, нервно, словно выпуская испуг беспокойной ночи, проговорила Лидия Николаевна. – И вообще, если подумать, мало ли что он нам сейчас говорит, а вдруг ему не только деньги нужны были? – многозначительно взглянув на мужа, предположила она, еще крепче прижимая к себе сестру. – Может, все же надо было полицию вызвать?

– Да нет. Не похоже, чтобы он врал. Слишком уж был напуган, – успокоил ее Виктор Владимирович. – А внешность, это уж кого как Господь создал. Не думаю, что он опасен. А вам, Елизавета Николаевна, лучше принять что-нибудь на ночь успокаивающее.

Но Елизавета Николаевна, казалось, их не слушала, уйдя глубоко в себя, и даже никак на вопрос зятя не отреагировала, пока он ее повторно не окликнул.

– Что-то мне лечь хочется, – пожаловалась Елизавета Николаевна, отказавшись от успокоительного. – Я, признаться, и испугаться особенно не успела, когда все сбежались, а там уж вроде как и не страшно было, – с виноватой улыбкой пояснила она, поднимаясь. И, пожелав всем спокойной ночи, торопливо ушла к себе.

Закрыв против обыкновения дверь комнаты на ключ, Елизавета Николаевна зажгла свечу, села на кровать и, поджав ноги, уставилась на портрет Всеволода Михайловича.

Елизавета Николаевна и раньше замечала эту удивительную особенность портрета соболезновать, сопереживать. Едва получив его в подарок от Ильи Ефимовича, она приобрела привычку беседовать с ним, находя каждый раз в портрете живой отклик. Временами, когда она глубоко уходила в себя, забываясь, ей даже казалось, что она слышит его голос, и беседа их превращается в полноценный диалог. А уж как удивительно менялось выражение лица на портрете. Оно могло быть и веселым, и печальным, и ироничным, и полным сочувствия. Разумеется, Елизавета Николаевна все эти удивительные свойства портрета приписывала чудесному гению Ильи Ефимовича Репина и собственной одинокой фантазии.

Хотя и было за прошедшие годы несколько странных случаев, после которых весьма современная и рациональная барышня Елизавета Николаевна начинала усиленно интересоваться сомнительными трудами, посвященными переселению душ, общению с умершими, и различными древними верованиями. В особенности сильное впечатление произвел на нее новомодный декадентский роман англичанина Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея». Она потом неделю по ночам не спала. А все вот из-за чего.

«Сейчас еще двенадцать, можно бы поехать в офис», – размышляла Варя. Но отчего-то не хотелось.

А хотелось пройтись по магазинам, на дворе стояла середина июля, жаркая пора распродаж. И Варвара, будучи истинной женщиной, к тому же не обремененной нормированным рабочим днем, развернулась в сторону Невского проспекта и шагнула с тротуара, готовясь перейти улицу. Тут же раздался визг тормозов, и Варвара растянулась на чьем-то пыльном капоте.

– Девушка, что же вы на дорогу не смотрите? – раздался над ухом чей-то встревоженный голос, а в следующее мгновение чьи-то сильные крепкие руки оторвали ее от капота, дрожащую и до смерти перепуганную. – Варвара? – удивленно спросил тот же голос, когда оторванная от капота Варя была приведена в вертикальное, хотя и шаткое положение.

Варя смахнула струящийся по лицу холодный пот и взглянула на обладателя голоса.

Это был Даниил.

– Опять вы? – хриплым от пережитого стресса голосом спросила Варя, едва держась на ногах.

– Именно, – кивнул Даниил, все еще тревожно глядя на Варю. – Вы как себя чувствуете, ничего не болит?

Варя попыталась сообразить, как она себя чувствует. Руки-ноги вроде целы, синяк только и небольшая ссадина на колене. Ребра, бок, голова, вроде все ничего.

– Кажется, нормально, – с облегчением выдохнула Варя и твердо встала на ноги.

Даниил с облегчением выдохнул и тоже утер со лба пот. Видно, и ему досталось.

– Садитесь, Варвара, – велел он строгим и усталым голосом.