Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти - Виктор Бакин

там ведь в небе для вас херувимы поют.

Спрячь ключи от ворот, погоди отворять…

Ну, зачем он вам там? Пусть другие войдут.

Но все кончено…

Крик оборвался, спазмы сжаты, и горло немеет.

Мир проснулся и не разрыдался.

Видно, мир безнадежно болеет.

Что ж, помянем его – пусть наступит покой.

Мы устали рубцы до крови раздирать,

кулаками бить в грудь, захлебнувшись строкой,

а потом, похмелясь, все по-новой прощать.

Да и совесть молчит – неуютно ей тут.

Лишь заденешь струну – испугавшись, замрет.

Где-то музы оркестрами сводными лгут…

Только совесть в набат, словно в колокол, бьет.

Перестроить охрипшую лиру —

не хватило годов, слава богу.

Но надорванный голос по миру,

как в войну, объявляет тревогу.

Все молчали, лишь струны не дали уснуть…

Где же ваши слова? Где же ваши дела?

В темноте, задрожав, пробивали нам путь.

А поводырем нам наша совесть была.

Уже каждый слова для себя подобрал,

только рта не раскрыть да не выплюнуть их.

Но нашелся чудак: и за всех откричал,

и за всех отстрадал – да сорвался, затих…

Ах, как трудно болеть за Россию!

Каждый крик – в сердце пуля шальная.

И рыдать, и смеяться над нею,

материться, шепча: Дорогая!

Как хотелось писать о любви, о весне,

о прозрачных мечтах с голубым кораблем.

Но когда в душах хворь – боль дрожит на струне.

Все же, морщась, не мед – зелье горькое пьем!

Вот бы песню сложить, чтобы враз обо всем!

Только сердце одно, да и жизнь коротка.

Почему ж, как струну, свои нервы мы рвем?

Знать отступит болезнь, знать цена велика…

Ах, как тошно от сладкой надежды!

Век не наш – времена исцеленья.

Но меж прошлым и будущим между

в душу брошены зерна сомненья.

Мне бы зубы сомкнуть, закусить бы губу

до кровавых молитв, до вопросов немых…

Бросить к черту дела да задуть в ту трубу,

созывая всех тех, кого нету в живых.

И последний парад, и по коням – вперед!

Пусть несется в сердцах сумасшедшая рать.

А стрела своего супостата найдет —

ведь ей право дано второй раз выбирать…

Не окончена времени повесть,

и ни времени нет, и ни рода…

Лишь на совесть зарытая совесть

на Ваганьково, справа от входа».

Булат Окуджава: «Ну, много уже здесь… И вообще за это время много уже говорили об этом трагическом происшествии. Но я думаю, что самое ужасное заключается не в том, что это случилось, а в том, что Высоцкий до последнего дня мечтал увидеть свои стихи опубликованными. Так это и не произошло… Мечтал выступить с афишей – не было. Вот, я думаю, это самое печальное. Очень короткая песня в его память…

О Володе Высоцком я песню придумать решил:

вот еще одному не вернуться назад из похода.

Говорят, что грешил, что не к сроку свечу затушил…

Как умел, так и жил, а безгрешных не знает природа.

Ненадолго разлука, всего лишь на миг, а потом

отправляться и нам по следам по его по горячим.

Пусть кружит над Москвою охрипший его баритон,

ну а мы вместе с ним посмеемся и вместе поплачем.

О Володе Высоцком я песню придумать хотел,

но дрожала рука, и мотив со стихом не сходился…

Белый аист московский на белое небо взлетел,

черный аист московский на черную землю спустился».

Вероника Долина:

Поль Мориа, уймите скрипки!

К чему нагрузки?

Его натруженные хрипы —

Не по-французски.

Пока строка, как уголь, жжется —

Пластинка трется.

Пусть помолчит, побережется —

Не то сорвется.

Всадник утренний проскачет,

Близкой боли не тая,

Чья-то женщина заплачет,

Вероятно, не твоя.

Лик печальный, голос дальний —

До небес подать рукой.

До свиданья, до свиданья,

До свиданья, дорогой!

А кто-то Гамлета играет,

Над кем не каплет.

И новый Гамлет умирает —

Прощайте, Гамлет!

Но вот и публика стихает,

Как будто чует.

Пусть помолчит, не выдыхает —

Его минует.

По таганским венам узким

Изливается Москва.

А вдова с лицом французским —

Будет много лет жива.

Вон газетчик иностранный

Дико крутит головой.

Кто-то странный, кто-то пьяный,

Кто-то сам – полуживой.

Усни спокойно, мой сыночек, —

Никто не плачет.

О, этот мир для одиночек

Так много значит!

Переулочек глубокий —

Нету близкого лица.

Одинокий, одинокий,

Одинокий – до конца…

Александр Дольский: «Сейчас много песен появилось памяти Высоцкого. Почти каждый автор сочиняет посвященную его памяти песню. Я считаю, что это хорошо, это правильно… Еще долго его образ и его творчество будут вдохновлять поэтов.

Я горжусь тем, что сочинил песню, посвященную ему, когда он был жив. Он знал эту песню. В ней, естественно, говорится о Высоцком как о живом. Я думаю, это и правильно…

Словно тысячи тысяч оркестров

разодрали мелодии плоть —

миллионы нещадных маэстро

стали палочкой сердце колоть.

Будто бич резал напропалую,

этот ритм, что у пульса в плену, —

оплеухи нужней поцелуев —

поцелуям мы знаем цену.

И слова зазвучали, как клекот

пораженного насмерть орла,

полоснули до горла от легких,

и ворочалась совесть и жгла.

Я увидел, как он изначален,

облекая в простые слова

наши муки, и смех, и печали,

как повинна его голова.

Приоткрыл он понятья и вещи,

что казались яснее всего.

Несчастливый становится вещим —

это счастье для паствы его.

А за мужеством (как ни усердствуй)

проступает, печалью дыша,

уязвимое, нежное сердце

и трепещет живая душа.

Если падает бард и скиталец,