Прыгай - Редгрейн Лебовски

– Тебе понравится! – Матиас засиял. – Нашел сегодня утром… Группа называется «Заводные сердца и ручные гранаты». Ты будешь пищать от восторга, как девчонка.

– Я вообще-то и есть девчонка, – напомнила Хельга.

Он склонил голову к плечу и пожал плечами.

– Как знать… Как знать.

Новость о возвращении домой взбодрила Хельгу. Если ее отпустят сегодня, утром она обязательно отправится на тренировку. Кроме того, Лидия пообещала, что смонтирует ролик всего за несколько дней, значит, он уже должен быть готов. И завтра они смогут выслать видео организаторам соревнований. Несмотря на все, их команда продвигается по графику, и это просто замечательно.

Спрыгнув с кровати, Хельга быстро зашнуровала свои теннисные ботинки и натянула больничный халат. Она так спешила, что решила переодеться после встречи с врачом. Но не идти же ей теперь через всю больницу в пижаме.

– Все, я готова. – Она выпрямилась, радостно улыбаясь. Как ни странно, остальные ее энтузиазма не разделяли: вид у всех был довольно мрачный. – Да что с вами?

– Мы просто волнуемся, – ответил отец.

– Пойдем, дорогая, – мама улыбнулась и, обняв Хельгу за плечи, вышла вместе с ней из палаты.

Несмотря на позднее время, в коридоре было шумно. Миновав приемную, Хельга с родными оказалась в центральном коридоре, где собралось около дюжины человек: новоприбывшие больные и их сопровождающие. Она замедлила шаг и обвела взглядом присутствующих. Эти люди отличались и в то же время были очень похожи: всех их объединяла боль. Радость, нахлынувшая с новостью о возвращении домой, стала угасать. А когда мимо пронеслись врачи скорой помощи, таща на каталке парня, который явно попал в серьезную аварию, и вовсе сошла на нет.

– Ты в порядке? – поинтересовался отец.

– Да, – кивнула Хельга, провожая взглядом медиков.

– Не похоже. О чем ты задумалась?

– О боли…

Удивительно: только оказавшись в больнице, понимаешь, как много людей испытывает боль. Каждый день. Каждый час. Каждую минуту кто-то сталкивается с болью, и не важно, что оказывается в ее власти, тело или душа. Внешне ты можешь казаться совершенно здоровым, но что-то внутри страдает. И никто, кроме тебя, не знает об этом. Не чувствует. Не понимает. Трудно понять чужую боль, пока не ощутишь собственную.

– Милая, может, ты хочешь поделиться со мной чем-то, о чем не рассказала врачам?

– Нет. – Она покачала головой. – Просто мысли вслух.

– Эй, ну вы долго там еще? – недовольно окликнул их Матиас, вместе с матерью поджидавший несколько впереди. – Чего вы там застряли?

– Ох, он всегда такой нетерпеливый. – Папа подмигнул Хельге. – Пойдем, не будем заставлять господина Новотного ждать.

Свернув в небольшой коридор, они остановились у дверей, на которых крепилась табличка с надписью: «Г. Новотный. Главный кардиохирург». Отец робко постучал, и ответ не заставил себя ждать:

– Прошу, входите.

Доктор Густав Новотный – высокий статный мужчина лет сорока – кивнул в знак приветствия и жестом пригласил Хельгу сесть. Его темные волосы с вкраплениями седины напоминали помесь соли и перца; выразительные темно-серые глаза смотрели тепло и понимающе.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался доктор.

Напротив его стола стояли два кожаных кресла. Хельга заняла одно, Матиас – второе.

– Отлично. – Ответ был почти честным. Проснувшись, Хельга действительно чувствовала себя лучше.

– Это хорошо. – Господин Новотный достал из выдвижного ящика папку. – Здесь результаты всех анализов и обследований. И теперь я могу сообщить вам диагноз.

– Это какая-то болезнь? Это серьезно? – взволнованно спросила мама.

– Элла, не спеши, – успокаивающе сказал отец. – Пусть сначала господин Новотный все объяснит.

Доктор сделал глубокий вдох и уперся взглядом в Хельгу.

– Мне очень жаль, что придется сказать все это… и что тебе, Хельга, придется все это услышать, – начал он. – И Бог свидетель, я ненавижу эту часть своей работы. Но таков мой долг. У тебя серьезное заболевание, название которого сначала будет сложно запомнить – дилатационная кардиомиопатия. Если коротко, то мышечная ткань твоего сердца растягивается и становится все тоньше, а сердце – больше. Из-за этого ты чувствуешь боль в груди, быстро устаешь и тебе трудно дышать. Чем сильнее физическая нагрузка, тем быстрее орган теряет эластичность. Насколько я знаю, ты занимаешься спортом? Паркуром?

Хельга кивнула.

– Ты больше не можешь бегать.

Это было сродни приговору, даже хуже слов о болезни. Доктор продолжал что-то говорить, но Хельга больше ничего не слышала. Отпрянув, она уперлась в спинку кресла и мысленно поблагодарила доктора за предложение присесть.

Ты больше не можешь бегать. Ты больше не можешь бегать. ТЫ. БОЛЬШЕ. НЕ. МОЖЕШЬ… Каждое слово эхом повторялось в голове. Шум в ушах напоминал треск радиоприемника на волне жутких помех. Хельге казалось, что внутри нее образовался вакуум. Отстраненно глядя прямо перед собой, она не сразу поняла, что доктор Новотный перегнулся через стол и щелкает пальцами у нее перед глазами.

– Хельга? – позвал он взволнованно. – Принести тебе воды?

– Что? Нет, нет, спасибо, – ответила она, а затем повернулась к родителям. Они возвышались по обе стороны кресла, бледные и неподвижные. На лицах застыл ужас. У Хельги в горле образовался тугой комок. Не нужно было оборачиваться.

Доктор продолжил:

– Шок – нормальная реакция в данной ситуации… Хельга, ты понимаешь, что я говорю?

– Что мне нельзя бегать, – машинально повторила она.

– Это лишь малая часть того, что я сказал. – Он открыл папку. – Но, кажется, ты услышала только это. Значит…

– Вы же можете ее вылечить? – выпалила мама, перебив его на полуслове.

Повисло молчание. Именно то, которое превращает воздух в густой кисель. От которого душа уходит в пятки, а тело цепенеет, будто за пазуху вылили кружку ледяной воды. Обычно молчание – знак согласия… Но согласие тоже бывает разным: «Да, ты меня бесишь», «Да, я ненавижу твою идиотскую музыку», «Да, катись ко всем чертям». Но в большинстве случаев такое молчание просто означает «Нет», которое ничем не лучше, чем: «Нет, я тебя не люблю», «Нет, мне не нравятся твои друзья», «Нет, я ничем не могу помочь. Она скоро умрет». Как ни крути, а такое вот неловкое молчание – самое чудовищное.

– Дело в том, что это невозможно. – Доктор Новотный устало потер переносицу. – У Хельги на фоне врожденного порока сердца активно прогрессировала сердечная недостаточность, которая со временем перешла в неизлечимую форму. К сожалению, так бывает, что симптомы проявляются слишком поздно, чтобы мы могли что-то сделать. Я выпишу необходимые лекарства… Но они только облегчат проявление симптомов, не более.