Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский

— Не сметь! На кого руку поднял, подлец?! — продолжал ротмистр свирепо.

В следственный зал вбежал сержант и солдаты. Они стали хватать местных, отнимать у них оружие.

«Болван, Брюнхвальд, — думал, вздыхая кавалер, — всё испортил, а денег то можно было спросить с этих жирных кабанчиков, у них имеются, жаль, что сопляк меня не ударил, а за двух потрёпанных помощников палача много не взять».

Но даже когда у местных солдаты отняли всё оружие, они не унимались:

— Выдайте нам осквернителей, мы их судить будем! — не унимался глава гильдии кузнецов.

Кавалер не оставил надежду, хоть чуть-чуть взять денег с них, встал, опёрся на стол, наклонился вперёд и заговорил холодно глядя на пришедших исподлобья:

— Мятеж устроить хотите? На рыцаря божьего, на хранителя Святого Трибунала руку подняли? Ложью добрых людей поругали, в подлости осквернения их обвинив.

— Они осквернители! — кричал тот молодой, что подбегал к столу. — А вы их покрывать надумали! Видим мы, что вы на их стороне!

— Стоите, злобой дышите, — спокойно продолжал Волков, как будто не слыхал его, — безнаказанностью своей упиваетесь. К справедливости уповаете, а сами бабёнку свою освобождать пришли, знаете уже, что она в навете уличена, так вы пришли, чтобы её от наказания заслуженного освободить.

— Она не врёт, они брали её, как шлюху, а она достойная женщина! — не унимался молодой.

— Она в навете уличена! — заорал кавалер. — Какая же она достойная?

Она вдову оболгала, под костёр её подвести хотела, и на палачей моих клевещет. В чём же достоинство её? Нет у неё достоинства!

— Так вдова шлюха! У неё под подолом весь город был! А может и не только город, — многозначительно заметил один из горожан.

— Так шлюх лечат позорным столбом и плетью, а не костром как ведьм, — Волков сел на лавку. — В железо вас брать не буду, но не надейтесь, что грубость ваша без наказания останется, о случившемся я доложу прелат-комиссару отцу Ионе, и всем остальным отцам из комиссии доложу, и бургомистру вашему тоже, они решат, что делать с вами дальше. Ступайте.

— Ступайте? — заорал молодой. — Ступайте? Вы не отдадите для суда своих людей?

— Ступайте. И благодарите Бога, что не в железе в подвал идёте, а по домам своим, — повторил он холодно.

Оружие горожанам вернули и выпроводили их вон. И только тут кавалер глянул на Сыча и его помощников. И взгляд его, их не обрадовал. А Брюнхвальд и вовсе не поленился подойти к ним и сказать слова такие, что лица помощников Сыча стали кислы.

Кавалер сидел и тёр висок, вздыхал, ещё раз сожалея о том, что сопляк его не ударил, и приступил к делу. А так всё могло хорошо получиться.

Вольфганг Веберкляйн был милым и вежливым юношей, служил он четвёртым писарем при магистратуре города. Ночь, проведённая им в холодной тюрьме, его наставила на путь истинный. Запираться он и не думал. Говорил всё охотно и честно. Писари не успевали за ним писать.

Со слов юноши, к нему пришла Магда Липке, просила написать донос, а он отказался, так как боялся. Она стала сулить деньги, и говорила, что это дело праведное, так как вдова Вайс шлюха, а сыну Магды Липке жениться надобно на хорошей невесте, что выгодно для семейного дела, а он ходит к вдове-шлюхе. Не иначе она его приворожила. А шлюху вдову уже предупреждали. И слова ей постыдные прилюдно говорили. И за космы её уже драли на рынке. В том числе драла и Марта Кройсбахер, толстая жена фермера, что сидит сейчас здесь. А шлюха Вайс всё не отказывалась от распутства своего. И чужих мужей до себя пускала. И тогда женщины собрали деньги и дали ему два талера. И говорили, что она ведьма, что она мужчин привораживает. Поэтому молодой писарь и согласился писать донос.

Марта Кройсбахер жена фермера и Петра Раубе жена столяра его слова подтвердили. Говорили: «Всё так». И все указывали на Магду Липке как на зачинщицу. А та сидела в дорогом разодранном платье, прятала в него срам свой, без чепца, с распущенными волосами. И глядела на всех люто. И ни в чём не сознавалась. Отпиралась и лаялась. Её показания уже и не были нужны, но кавалера она злила, даже спокойного Брюнхвальда раздражала злобой своей и непреклонностью.

— Последний раз говорю тебе, — спрашивал её Волков, — признай ты, что навет твоя затея?

— Ложь всё, и суд твой не праведный, — говорила злая баба заносчиво, — и холопы твои осквернители.

Волков вздохнул и сказал писцам:

— Идите в трактир, дел сегодня нет у вас больше. А вы, Карл, писаря и этих двух баб в крепкий дом ведите. На сегодня всё.

Он дождался, пока все покинут помещение, там остались только Сыч, два его помощника, Магда Липке и он.

— Сыч, — подозвал кавалер.

— Да, экселенц, — Сыч быстро подбежал к нему.

— Глянь на улице, нет ли кого из тех горожан, что приходили спасать бабу эту, — произнёс Волков тихо.

Фриц Ламме кивнул и бегом кинулся к двери. Выскочил наружу.

Его помощники притихли, не знали чего и ожидать. Поглядывали на рыцаря с опаской. А вот Магда Липке почувствовала беду, она ёрзла на лавке, куталась в обрывки одежды, тоже на кавалера пялилась. А кавалер был невозмутим. Ждал Сыча.

Сыч вернулся и сказал:

— Нет, никого вокруг, простой люд по делам ходит, и всё.

Тогда кавалер встал и подошёл к женщине:

— Зря ты злобствовала и упрямствовала, злобы твоей не боюсь. А упрямство твоё тебе боком выйдет.

— Зря мой сын тебя не ударил, жалею о том, — с ненавистью произнесла женщина.

— И я о том жалею, много бы я денег с вас взял бы, если бы он меня ударил, а потом руку я бы ему отрезал, — он чуть помолчал и добавил. — Сыч, берите её ещё раз, видно понравилась ей первая собачья свадьба, раз второй добивается. Только чтобы не орала она, чтобы тихо всё было. А ты так и скажешь потом мужу и сыновьям своим. Скажешь, что я, Иероним Фолькоф велел второй раз тебя брать. Пусть знают, псы, как людей моих без разрешения моего трогать. И как руку на меня поднимать. Слышал Сыч, постарайтесь, сделайте, чтобы ей понравилось.

— Всё сделаем, экселенц, — оскалился Фриц Ламме, — уж не забудет.

Баба смотрела на Волкова с лютой злобой, а когда он повернулся, она плюнула ему в след, непреклонная. А Сыч стянул её с лавки и пнул в бок. Стал одежду с неё срывать. Баба стала биться, выкручиваться. Помощники кинулись ему помогать. Может и не хотелось им больше этой бабы теперь, да разве откажешься, когда господин велит.

Волков остановился и подозвал Сыча к себе:

— Как закончите с ней, в подвал её отведёте, ко мне придёшь.

— Да, экселенц.

— Палку мне хорошую найди, крепкую.

— Найду, экселенц, — обещал Сыч.

Он проводил рыцаря до двери и запер её за ним.